Этот далекий незнакомец, который мог говорить с нею, точно какая-то волшебная сила делала его близким и невидимым, овладел ее сердцем может быть главным образом потому, что он был далек и невидим при своих пылких излияниях любви, ее честь не была оскорблена. Только угроза свидания и визита глубоко волновала ее, тем более, что муж уже несколько дней не выходил из конторы и против обыкновения принимал участие в разборе писем, ведении книг, приеме и отправке телеграмм. Она испугалась и вообразила, что у него явились подозрения, и он следит за нею. Каким-то чудом ей удалось быстро устранить из наваленной на столике кучи корреспонденции письмо к мифическому Паоло Бони, вызвавшее у нее холодный пот.
И вдруг тик-так, тик-так. Это было уже в третий раз за короткий промежуток времени. Пиетро Ветере сухо ответил:
– Что случилось? Вам верно, делать нечего?
– Извините пожалуйста; скажите, который теперь час. Мои часы остановились.
Она почувствовала себя нехорошо и должна была уйти из комнаты выпить глоток воды. У нее не хватило духу спросить мужа: – Почему ты не ходишь больше играть в карты? – Подобный вопрос мог показаться ему назойливым и возбудить в нем еще худшие подозрения, если они действительно были у него.
Продолжая ворчать, Пиетро Ветере распечатал письмо местного почтового Управления.
– Что такое? Да они с ума сошли! Штраф?
– За что?
– За нарушение правил… Они с ума сошли! Мне и коллеге… этому дураку, что сейчас стучал. Разговоры… выключатель… Я отвечу им… А пока…
И он побежал к аппарату: тик-так, тик-так.
– Штраф с вас и с меня. Вы что-нибудь понимаете?
– Тут, очевидно, ошибка.
– Какая ошибка? Я буду протестовать…
– Дорогой коллега, тут виноват, главным образом, я… Я объясню вам. Видите ли, в сущности штраф должен быть уплачен мною… и другим лицом. Вышло недоразумение. Но вы не беспокойтесь. Я заплачу и за вас. Больше этого не случится. Когда стараешься выгородить себя перед начальством, то всегда выходит только хуже…
– Но штраф?
– Какой-нибудь шпион-коллега… Эта дрянь…
– Кто же именно?
– Я уже знаю, кто.
– А ты, – сказал он, обращаясь к жене: – ты никогда ничего не замечала?
– Ты же знаешь, что ставился штепсель… Но теперь, раз он платит весь штраф…
– Я не желаю принимать ни от кого милостыни!
– Что с тобою эти дни? Тебе нельзя слова сказать… Ты, верно, много проиграл с аптекарем?
– Я? Я никогда не проигрываю… Но с ним я никогда больше не буду играть, никогда, никогда! Мне все теперь ясно. Я разорвал карты перед его носом. Нино Паче глядел в мой карты и делал ему знаки… Я заметил это… Никогда больше, никогда!
Несколько друзей вмешались в их ссору. Нино Паче поклялся, что это была сущая ложь, будто он делал знаки, подмигивая глазами, подергивая носом и сжимая губы с целью указать аптекарю тузы, тройки, короли…
Но ужас и страдания, испытанные синьорою Деа за эти дни, были так велики, что, когда она осталась одна в конторе, у нее даже не хватило мужества ответить на назойливый тик-так коллеги, чтобы сказать: – Довольно, перестаньте. – Слезы навертывались на ее глазах от этого настойчивого приглашения. Она чувствовала, как что-то умирает в ее сердце, мечта, даже меньше, чем мечта, немного света, немного благоухания, которые болезненно и бесшумно исчезали из ее жизни.
И когда она впоследствии покорно вспоминала прошлое, вздрагивая при каждом тик-так, то ей казалось, что она жила только за эти три с половиною месяца. Так мало счастья выпадает на долю некоторых душ.