После недолгих размышлений, Эжен отпустил остальных спутников его странствий и разбоев на все четыре стороны, снабдив их на дорогу несколькими ливрами. Такой расчёт вполне устроил этих опустившихся бродяг, и они, поклявшись забыть абсолютно всё, что связано с их бывшим хозяином и его деятельностью, отправились в ближайший город. Вслед за ними устремился и старый кучер Жак, взяв с собой только несколько су*, необходимых для пропитания и ночлега. Он был слишком стар, чтобы брать на свою душу ещё один грех. Предчувствуя, что его дни сочтены, ему хотелось только одного: оказаться в покойном месте, где он сможет отдохнуть и безмятежно прожить свои последние деньки. Крайне негативно восприняв новую затею друга, Морис, тем не менее, превыше всего ставил крепкую дружбу, соединившую судьбы двух разных и по внешности и по духу людей. Оставить Эжена одного казалось ему немыслимым и неприемлемым для чести рыцаря, коим он был воспитан с самого малого возраста. Готовность следовать за Эженом даже в бездну только окрепла за предыдущие годы путешествия, поэтому скрепя сердце он прекратил попытки остановить друга и молча остался рядом. Изо всех сил стараясь подавить волны страха, Морис всё же испытывал непрекращающуюся дрожь по всему телу, но уверенная походка друга сдерживала начинающуюся панику и дарила ощущение призрачного контроля над ситуацией. Впереди них, наконец, показалась мощная калитка, служившая задним входом в аббатство. Опасаясь дежурящей стражи и привратника, они не рискнули идти через главные ворота, посчитав такой ход чистым безрассудством. - Вот мы и пришли, - тихо и удовлетворённо сказал Эжен и, повернувшись к застывшему Морису, добавил, - Теперь подожди немного и не мешай. Здесь мне не требуется помощник: запертые двери - это моя стихия. Чёрная голова наклонилась над замком, что-то двигая в нём и почти неслышно лязгая какими-то металлическими стержнями. Алый отсвет ложился на крепкую и сильную фигуру Эжена, придавая ей зловещий и мрачно-торжествующий оттенок. Морис зябко поёжился, несмотря на полное отсутствие ветра и невыносимую духоту. В ночной тишине необыкновенно громко прогремел звон открывшегося замка, а темноволосая фигура бывшего рыцаря спешно поднялась с земли, приоткрывая калитку и вежливым жестом приглашая Мориса войти. Через несколько секунд они проникли на территорию древнего аббатства. Дверь за ними мягко закрылась, оглушительно лязгнув запирающимся замком. Пути назад больше не было. Крадучись, они прошли мимо небольшого амбара, в котором хранились запасы зерна, хлебов, хозяйственных принадлежностей и другие необходимые вещи, обошли стороной полукруглый выступающий далеко вперёд длинный неф и приблизились к маленькой запертой дверце, служившей, видимо, запасным входом, которым пользовались некоторые послушники, садовник, повара и другие работающие в аббатстве люди. Здесь Эжен остановился и проделал с дверью те же манипуляции, что и ранее около внешней ограды. Сообщница-луна щедро сияла с багряных небес, будто поощряя двух бывших рыцарей к их преступным деяниям. Наконец, дверь послушно раскрылась, словно разверзлась перед ними чёрная всепоглощающая пасть. Аббатство встретило мужчин промозглым сумраком и благоговейной, почти торжественной, тишиной. Слева от них слышался монотонный и непрекращающийся шум льющихся капель воды, который до того ясно звучал в наполняющем обитель безмолвии, что Морис невольно вздрагивал каждый раз, когда слышался очередной всплеск. Не выдержав, он слепо направился на шум, пока не увидел пред собой беломраморную шестигранную крещальную купель, в которую из накренённого вниз жёлоба, чуть выпирающего из стены, непрерывно стекали чистые капли воды. Направив жёлоб наверх, Морис успокоился, больше не тревожимый непрерывным монотонным звуком. Внезапно он почувствовал себя необыкновенно жалким и измученным долгими приключениями и странствиями. Ему хотелось одного: чтобы всё скорее закончилось, и он вместе с Эженом направился обратно в родные и желанные сердцу края. - Что ты делаешь здесь?!- раздался шипящий и возмущённый голос Эжена прямо за плечом златовласого мужчины, - Помни, зачем мы пришли сюда. Нам нужно разделиться: реликвия может быть спрятана в любом месте, но не думаю, что она в алтарной части на всеобщем обозрении. Пойдём, нам нужно обыскать покои настоятеля и книжные залы. Но, тише, эта обитель напоминает мне могильный склеп, в котором царит такой же холод и пустота. Осторожнее, друг мой, ошибка может стоить нам жизней. “Если только мы уже не сделали необдуманную, глупую и непоправимую ошибку”, - мрачно подумал Морис и, стараясь не терять из виду фигуру друга, последовал в глубину величавой обители. За следующим поворотом резко посветлело, поскольку мужчины подошли к центральному нефу аббатства, который заканчивался мерцающим сотней свечей алтарём. Досадливо поморщившись, Эжен спешно отвернулся и быстро прошёл мимо сияющего зала, но его младший товарищ наоборот удивлённо застыл, очарованный необыкновенной красотой. Сквозь цветные стёкла фигурных витражей лились алые волны света последних закатных лучей, причудливо сплетаясь с мерцанием горящих свечей и лампадок, образуя картину, полную неизъяснимой прелести и сокровенного таинства, в которой человеку отводилось второстепенное и совсем малозаметное место, в которой властвовала вечная неугасающая божественная красота. Морис не мог отвести взгляд. Остановившись между глубоким сумраком коридора и сияющим залом, мужчина вдруг осознал себя всего лишь тенью, мелькнувшей среди упорядоченного хаоса жизни и тотчас стремившейся исчезнуть в небытие. “Кто же мы? Неужели всё, что составляет наше существование может так просто исчезнуть, уйти, не оставив и следа в истории? Неужели мы только жалкие тени на бренной земле?” - горько воскликнул про себя Морис и неожиданно остро ощутил неведомое ему доселе одиночество и сожаление, что так легкомысленно оставил родную семью. Более всего отличавшийся отвагой и безудержной храбростью, сейчас он был в шаге от всепоглощающего отчаяния. Вдалеке раздался крик, затем ещё один, усиленный действием эхо, и, наконец, лавина звуков обрушилась на прежде глумливо затихнувшее аббатство. - Держите его! - отчётливо послышалось среди неразборчивых криков. - Ахх! Черти, не возьмёте! Слышите?! Вы не получите меня! - было им ответом, в котором отдалённо угадывался искажённый гневом и ненавистью голос Эжена. Морис незамедлительно побежал на шум и, разглядев в свете единственного факела десяток вооружённых стражей, бросился защищать друга. В пылу схватки он мгновенно позабыл тот странный цепенящий страх, который был попросту предчувствием неизбежного конца. Будучи превосходным бойцом, он мастерски сражался, всем сердцем чувствуя, что последствия этой рисковой ночной вылазки будут тяжелы, невыносимо тяжелы, словно вся каменная громада монастыря разом обрушится на них. Только услышав голос Эжена, Морис, не раздумывая и не сомневаясь ни секунды, бросился защищать самое дорогое, что есть в его жизни, и что составляет неотъемлемую часть его самого. Преданность всегда украшала его и без того прекрасную внешность, облагораживала душу, но иногда и служила оправданием бесчеловечных свершений, разделённых пополам с его неизменным другом. Но силы были неравны. Не прошло и нескольких минут, как руки Мориса были крепко связаны за спиной толстой верёвкой. Овеянный жаром битвы, он, тем не менее, победоносно оглядывал многочисленную побитую стражу, дивясь их неуклюжести и тучности. В гуще мелькающих оружий и лат неутомимо сражался несломленный духом Эжен, хрипящий проклятья всем и каждому, кто направлял на него свою пику или меч. Его лицо было поистине страшно: некогда правильные черты лица неузнаваемо исказились от ярости и боевого азарта, а в глубине глаз плескалось истинное безумие. Остервенелыми движениями он отталкивал каждого приблизившегося стража, словно загнанный в угол обезумевший зверь. Но и его час настал: верёвка, будто лоза, крепко обвила всё его сопротивляющееся и непрерывно изворачивающееся тело. За краткой схваткой недвижимо, словно за занимательным театральным действом, наблюдал высокий черноволосый аббат, в руке которого ярким пламенем горел смоляной факел, бросающий на обескровленное бледное лицо зловещие отблески. С чувством глубокого удовлетворения он смотрел, как на его глазах рушатся две жизни, и горький смех рвался из его груди. Смерть двух смутьянов казалась ему достойной платой за пусть и малое, но такое необходимое ему сейчас спокойствие. Грядёт беда, и он знал это. Но он также был готов любой ценой выкупить у судьбы ещё немного времени. На вершине лестницы, у подножия которой проходило задержание преступников, в тени затаился ещё один невольный зритель: с щемящей тоской и сочувствием он провожал глазами фигуры удаляющихся раубриттеров, задерживая взгляд то на светловолосой макушке, то на чёрной, словно вечная непроглядная ночь. На протяжении всего вечера в душе он снова и снова звал Луи. На следующий день в городе царило необыкновенное оживлен