пенно приближающиеся и набирающие силу, чтобы, наконец, излиться всеистребляющим дождём. Было невыносимо тяжело дышать нагретым за день воздухом. “Душно мне, как же мне душно!” - вскричал в сердцах мужчина, проклиная своё стареющее тело и эту странную, непривычную, совершенно неестественную духоту. Всё ещё находясь под влиянием от посещения любимого и отрадного семейства, испытывая нарастающее раздражение от излишних даров солнца, он невольно вспоминал другой сентябрь, который некогда изменил всю его жизнь и, в конце концов, разрушив её до основания, оставил одни только жалкие останки да горькие сожаления о так и не сбывшемся счастье. Тем далёким предосенним днём он был изгнан собственным отцом из родного графства, без права возвращения и помилования. Причиной послужила внезапная ссора, вспыхнувшая между Альбертом и старым графом, когда они были заняты обыкновенным светским разговором. Разумеется, ссора не была неожиданностью, поскольку внутрисемейные отношения настолько накалились к тому времени, что любое неосторожно сказанное слово могло разрушить шаткое перемирие между отцом и сыном. Первый шаг к вражде сделал отец, высказавшись неуважительно об Аталии и прилюдном поведении с ней Альберта. Слова подействовали так, словно красная тряпка на быка, и последующий взрыв стал неизбежен. Впрочем, Альберт сам спровоцировал его. Уезжая снова в королевскую гвардию на службу и присягу новому королю Людовику XI, он не смел надеяться на скорое воссоединение с любимой фламандкой, поскольку не понаслышке знал о том, как опасна военная служба, как глубоко она может его затянуть, как далеко увести прочь от дома, но также он не забывал и о том, как переменчива молодая женская натура. И всё же он мечтал, и смелые надежды не раз давали ему нежданную силу и воодушевление в гуще битв и сражений. Король был откровенно неприятен ему поначалу, напоминая лицемерием и жестокостью старого графа-отца. Однако же строгий расчёт не раз спасал многие жизни, а интриги и чрезмерная недоверчивость странным образом в итоге приводили к приумножению его богатства, а следовательно, и богатства государства. Скупость и властолюбие - два уничтожающих человека качества - способствовали также и расширению земель. Для этого противоречивого человека любое средство было хорошо, если оно оправдывало конечную цель. За годы службы Альберт смог привыкнуть к этому. Но многие феодалы не желали так просто мириться с агрессивной политикой нового короля: таким образом, вскоре сложилась оппозиция, получившая название “Лига общественного блага”* и яростными мятежами боровшаяся с централизацией власти над землями Франции в руках беспринципного Валуа. Апофеозом борьбы стала битва при Монлери*, произошедшая жарким июлем и принесшая обеим сторонам множество невосполнимых потерь. Битва отличалась невероятной хаотичностью передвижений, а потому чередой непредвиденных жертв, к коим, к превеликому сожалению, примкнул один из братьев Альберта - смелый и воинственный Мартен. Следуя древней традиции, два оставшихся в живых брата - Дамьен и Альберт - после проигранной битвы отправились в Порсиан с изувеченным телом Мартена, чтобы захоронить его в родовой усыпальнице, как то и полагалось потомку благородного дома де Шатильонов. Возвращение не было радостным: сумасбродный отец счёл за честь похоронить достойно погибшего сына. Глядя на его гордое и сияющее лицо, младший сын испытывал почти отвращение и категорическое неприятие этой огрубелой чёрствости и бездушия отца. Неужели он не понимал, что родная кровь важнее всяких воинских почестей и мнимых наград? Старик казался Альберту непроходимым глупцом, не видящим главную и незаменимую ценность в жизни. Вскоре Дамьен вернулся на службу к королю, повинуясь долгу и приказам отца. Альберт же решил задержаться. С тех пор, как он отбыл на службу, прошло долгих три года. Он понимал, что для молодой женщины это немалый срок, а потому с тревогой ожидал встречи с Аталией, не зная, что судьба преподнесёт ему на этот раз. Но её больше не было в замке: видимо, после отъезда Альберта граф распорядился избавиться от её помощи и рукоделия, обойдясь своими замковыми мастерами и ремесленниками. Напрасно Альберт ждал её и у виноградников, ежедневно прогуливаясь в сени дерев вдоль широкой дороги, ведущей в город. Наконец, более не в силах предаваться напрасному ожиданию, он решил направиться прямиком в поселение, где, согласно рассказам Аталии, она проживала в доме известной швеи. Памятуя о своём высоком положении, он надеялся скоро разыскать искусную кружевницу и любой ценой добиться встречи. Любовь затмевала его разум и здравый смысл. И вот, одним благоуханным летним вечером, в тот час, когда сквозь небесный полумрак начинают безмолвно сиять трепетные звёзды и на полусонную землю ложится бархатно-алая всеобъемлющая тень, на улице городка, расположенного в самом центре графства Порсиан среди величественно раскинувшихся виноградников, появилась фигура всадника, уверенно гарцующего на сером в яблоках коне. В окружающей дома полутьме был ясно виден тонко очерченный абрис мужественного лица, который вкупе с подтянутым и пышущим силой телом, облачённым в лёгкие доспехи, без слов говорил любому жителю о благородном происхождении и о пройденной тяжёлой воинской службе. Очертания домов мягко тонули в рассеивающемся вечернем свете, а обволакивающий их сумрак словно служил преградой между скрытой жизнью внутри жилищ и окружающим жестоким миром. Повсюду царило безмолвие. Только слышалось отдалённое журчание воды в круглом маленьком фонтане, орошающим мостовую в конце улицы каплями живительной влаги. Всадник внимательно осмотрелся по сторонам и, не найдя в округе ни одной живой души, окончательно успокоился: всё же, он не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Но несмотря на то, что город в поздний час безмолвствовал, он был уверен в том, что старый граф превосходно осведомлён обо всех его похождениях, поскольку ничто не могло укрыться от недремлющего ока властного и подозрительного графа де Шатильона. Спешившись, молодой рыцарь подошёл к одному из домов. Маленькие жилища тесно примыкали друг к другу и составляли, таким образом, протяжённую длинную линию практически ничем не отличающихся фасадов, в большинстве своём скромных и неприметных. Статный воин, а именно, Альберт де Шатильон, придирчиво осмотрел потемневшую от времени и сырости вывеску с изображением ножниц и вдетой в иглу нитью, которая высилась над входной дверью, указывая на род деятельности хозяев. “Ошибки быть не должно”, - подумал Альберт и уверенно постучал в дверь. Ответом ему было молчание. Тогда он постучал ещё сильнее резкими и отрывистыми движениями, точно показывая недоверчивым хозяевам всю свою решительность и непреклонность. Долгое время за дверью было всё так же тихо, но когда разочарованный Альберт собрался уходить, в сенях раздались приглушённые шаркающие шаги, а через мгновение в открывшуюся щель выглянула голова немолодой женщины в сбившемся набок нелепом чепчике. Подслеповато щурясь, она поднесла блюдце с тлеющим огарком к самому лицу нежданного гостя. Разглядев непривычную городскому жителю одежду, в полной мере насладившись созерцанием холодного отблеска света на латных рукавицах, цепким взором окинув лицо гостя, она безошибочно распознала в нём человека благородного происхождения, а следовательно, честного и пристойного. И поскольку сама была весьма воспитана, то тотчас же с почтением пригласила рыцаря войти в дом, в уме уже лихорадочно продумывая варианты того, как бы извлечь выгоду из этой встречи. Разбуженный хозяин незамедлительно спустился к гостю, чтобы лично поприветствовать его и предложить глоток прохладного освежающего вина. Однако рыцарь, к их неприятному удивлению, напрочь отказался от любых проявлений гостеприимства и, с весьма взволнованным видом, требовательным тоном попросил разрешения перейти сразу к делу. Мужчина грузно опустился рядом со своей супругой, которая широко раскрыла свои на выкате глаза и всем своим видом представляла особу, чрезмерно заинтересованную разговором. “Сразу видно: человек, закалённый в боях, - безостановочно билось у неё в голове, - Не то, что мой недотёпа - муженёк. Ах, какая благородная осанка! А взгляд! Боже мой, и почему я убрала в сундук новую шёлковую шаль? Вот сейчас бы покрасоваться в ней” и т.д. А в то время Альберт, не тратя время понапрасну, с ошеломляющей прямотой спросил о милой его сердцу Аталии, которая, насколько он знал, проживала в доме швеи с детских лет, занимаясь рукоделием и всеми силами помогая процветанию семьи. Хозяева понимающе переглянулись, но не торопились отвечать на его смелый и честный вопрос. Многие не понаслышке знают о том, что дурные вести приносят неприятности и зло, прежде всего, их вестнику. Наконец, женщина, скривив своё морщинистое и сероватое от усталости лицо, нехотя промолвила: - Вы же представляете, сеньор, каково молодой девушке находиться без присмотра. Тем более, девушке, отличающейся такой редкостной красотой, как у Аталии. Поэтому тремя годами ранее я и мой дражайший супруг приняли