необходимое решение выдать её замуж за старого друга семьи, уважаемого и достойного человека. Весьма и весьма обеспеченного и честного человека. Возможно, он не принадлежит к столь почтенному роду, как ваш, светлейший сеньор, однако для меня достаточно того, что он всем сердцем желает добра моей воспитаннице. Ума не приложу, и зачем она вам понадобилась, сеньор? Или же вы интересуетесь её рукоделием? Так добрейший граф давно уже не призывал её в замок, насколько мне это известно. Если вам действительно интересно, я могу вам показать мою недавно законченную работу: сеньор, вы будете изумлены ажурным рисунком! Сидящий напротив молодой рыцарь хранил молчание, напряжённо что-то обдумывая, так что взволнованная хозяйка озадаченно стихла и попеременно переводила взгляд с гостя на супруга, ожидая хоть малейшего отклика на её слова. Однако те, опустив глаза, молчали: один - смущённо, другой же - отрешённо и недвижимо. Впрочем, рыцарь не собирался так просто сдаваться и, быстро овладев собой, потребовал указать дом, в котором проживает искусная кружевница. - Да на окраине города, близ виноградных полей, - был ему ответ, данный пренебрежительным и словно обиженным тоном. - Где же ей ещё обитать, если она супруга виноградаря? Большего знать ему и не требовалось. Альберт сердечно поблагодарил хозяев и спешно простился с ними, напоследок вложив в руки мгновенно обрадованной женщины небольшой, но тяжёлый мешочек, в котором сладкозвучной мелодией перекатывались монеты. После чего выбежал из дома и, вскочив на верно ожидающего его статного коня, стремительным галопом понёсся прочь, оглушительно пришпоривая скакуна в мирной тиши сонной городской улочки. Вскоре стук копыт затих вдали, а фигура воинственного всадника растворилась в разливавшемся вокруг трепетном и нежнейшем сумраке. Проводив гостя долгим взглядом, хозяйка одобрительно сжала рукой бархатный мешочек и, будто опомнившись, воровато огляделась по сторонам, затем поджала тонкие сухие губы и крепко-накрепко закрыла за собой входную дверь, изворотливой и сытой змеёй проскользнув в дом. Вокруг снова воцарилось ничем не нарушаемое безмолвие, точно и не появлялся среди узеньких нахохлившихся жилищ высокородный графский сын на сером в яблоках красавце-коне. Чуть забрезжило утро, как Альберт уже мчался из замка в сторону виднеющихся вдали виноградников, не в силах побороть мятежно бьющееся сердце и неодолимое желание увидеть свою давнюю и драгоценную подругу. Небо над всадником отливало безмятежной утренней синевой, даруя радость и надежду каждому устремлённому ввысь взгляду. Доехав до развилки дороги, Альберт соскочил с коня и, отведя скакуна в глубину лесной чащи, привязал его к сребристому стволу осины. Убедившись в том, что увесистые зеленеющие кроны надёжно скрывают коня, он направился прочь. Дом, о котором говорила швея, располагался в конце полузаросшей зеленью и плющом тропы, начинающейся с развилки главной дороги. Именно на эту узкую и извилистую тропу и ступил юный рыцарь, упиваясь лучами разгорающегося солнца. Робость и смущение не принадлежали к душевным качествам Альберта, а потому он стремительным и целеустремлённым шагом следовал навстречу виднеющемуся на горизонте дому, не пытаясь каким-либо образом скрыться от чужих любопытных взглядов. Однако в этот ранний час поле было ещё пустынно и немо, только лёгкое дуновение ветра трепало сухие колосья ячменя и упругие листья, склонённые над пышными гроздьями винограда. Чем ближе он подходил к одинокому сельскому дому, тем более удивлялся необычайной величине и роскоши жилища: фасад из резного дерева представлял собой дивное переплетение вырезанных искусным мастером причудливых цветов и невиданных райских птиц, которые были объединены струящейся по всему периметру нитью лозы. Всё это великолепие венчала двускатная кровля, покрытая прочной черепицей. Вокруг дома высились различные деревья: здесь были и дубы, и вязы, и низенькие кудрявые кусты с вишней, и высокие статные грушевые деревья, и ветвистый граб. Казалось, что земля, окружающая дом пестреет всеми цветами радуги, будто неизвестный художник щедро одарил просторы самыми яркими красками, - повсюду благоухали цветы и деревья сгибались под тяжестью природных даров. Внезапно дверь дома распахнулась, и из неё бодро вышел невысокий коренастый мужчина, обеими руками держа объёмную и, видимо, тяжёлую корзину, поскольку его походка отличалась неуклюжестью и даже нелепостью. Вот он развернулся и ласковой улыбкой поблагодарил кого-то скрытого в сени дома, после чего, более не оборачиваясь, скрылся в широких просторах поля, колосья которого плотно сомкнулись за его спиной. Теперь никто не мешал осуществлению его заветного желания, и Альберт уже был готов стремглав бежать к дому, как из незапертой двери вышла сама хозяйка, подобрав полы длинного белого утреннего платья. О, как она была удивительно свежа и невинна, плескаясь в лучах благодатного солнца! Какой нежностью и лаской светилось её белоснежное лицо, направленное навстречу пробуждающимся небесам! Альберт давно забыл это чувство бесконечного восхищения, что наполняло его душу в прежние времена. Оно было сродни преклонению пред божественными созданиями или же преклонению пред искуснейшими творениями человека. Но важно было одно: снова возникшее в груди чувство наполняло его жизнью, настоящей жизнью, которая, казалось, вот-вот готова была выплеснуться из него потоками блаженства и счастья. Точно завороженный, Альберт сошёл с тропы на просторную поляну пред домом. Он ровно стоял, не шелохнувшись, и ждал. Из невысокого деревянного амбара неподалёку от дома вышла молодая девушка, почти девочка, если судить по хрупкой и тонкой фигурке, несущая в охапку различные свёртки и пытающаяся вдобавок удержать ещё и объёмный глиняный кувшин. Завидев её, Аталия поспешила к девушке и, принимая из натруженных рук сосуд, пригладила её растрепавшиеся волосы. Служанка благодарно склонила голову, но когда подняла взгляд, то тотчас же увидела недвижимо стоящего Альберта. От удивления из её груди вырвался вскрик, точно она увидела привидение. Аталия проследила за её взглядом и, повернувшись, также недвижимо застыла, подобно каменной статуе. Казалось, время остановилось: солнце застыло светозарной глыбой в зените, а ветер перестал трепать кудрявые колосья в необъятном поле. Глядя друг другу в глаза, словно пытаясь прочитать в них ответы на все свои тайные и неизречённые вопросы, они снова создавали свой таинственный и скрытый от остальных глаз мир, в котором властвовали только они, вдвоём распоряжаясь покорённой ими судьбой. Внезапный треск ворвался в этот маленький и такой ещё неокрепший мир: то разбился о выжженную солнцем землю сосуд, исторгая из своего чрева тонкие струйки свежего молока. Будто очнувшись от долгого сна, Аталия перевела взгляд на свои пустые руки, а затем устремила рассеянный взор на глиняные осколки, устлавшие сухую земляную дорожку. Медленно присев, она стала собирать осколки в свою ладонь, но один из них ранил её пальцы особенно острым краем. В разлитое молоко упали несколько капель крови, расплываясь в нём кольцевидными кругами. Стоявшая рядом девушка, что попеременно переводила взгляд со своей госпожи на внезапного гостя, бросилась с причитаниями к Аталии, побросав на ближайшую скамью все свои многочисленные свёртки. - Не беспокойтесь, моя госпожа, рана не глубока, - словно маленького ребёнка, успокаивала девушка Аталию, перевязывая её пальцы белоснежным платком, - А молоко уйдёт в землю, и ничего не останется на поверхности. Как будто ничего и не было, вот увидите. Бог дал нам землю, и она благосклонна к нам, готова принять всё, что мы дадим ей. И насколько мы добры, настолько щедро и она одаривает нас. Вот и всё, моя госпожа, крови больше не видно. Да и земля теперь чиста и первозданна. Невидяще оглядывая свою перевязанную руку, молодая хозяйка поднесла её к груди, а потом, снова посмотрев на стоящего на прежнем месте Альберта, бросилась к нему, точно боялась, что он сейчас исчезнет или растворится в воздухе. Они не говорили ни слова, только наслаждались присутствием друг друга, пытаясь крепко удержать счастье этого мгновения. Взяв Альберта за руку, она мягко повела его за собой в сад, что раскинулся райским островом, или сказочным миражом, за домом. В переплетённых ветвях густых крон пели соловьи и щебетали, переговариваясь на своём птичьем языке, пестрокрылые сойки. В тенистой беседке влюблённые провели не один час, изливая свою душу и не желая останавливать этот нескончаемый разговор. Их покой хранила служанка, незаметно исчезнувшая в глубинах дома. Так и повелось, что Альберт приходил в утренние часы, когда благоверный и трудолюбивый супруг пропадал в недрах полей и виноградников. Нежась в беседке под покровом склонённых под тяжестью плодов ветвей, рыцарь и кружевница теряли весь мир, обретая его друг в друге. Стараясь ничем не нарушать хрупкое перемирие между ними, в разговорах они не затрагивали свои жизни прошедших трёх лет. И только раз Аталия промолвила неверным шёпотом, будто тихие слова менее весомые и реальные по своему значению: - Пойми, милый, что мне остава