ры света и звенящий пением диковинных птиц. Она привела меня к старинному роскошному замку, затаённому и удивительно тихому, словно затерянному в наших простых и незатейливых краях. Вскоре из глубин решётчатых ворот появилась кавалькада жителей этого замка. Невероятно грациозная и женственная кавалькада, Луи! Позже к ним присоединился и сам царственный хозяин. И тогда я понял, наконец, кому принадлежит столь великолепная обитель: нашему милейшему сеньору, нашему герцогу, Луи! До сих пор не могу забыть того чувства восхищения и всеобъемлющего успокоения, что охватили меня в тот час, когда я, скрываясь в тени спасительных лип, наблюдал за их трогательным отдохновением. Настроение юноши изменилось в тот же миг, словно внезапно налетевший ветер принёс с собой радостную весть и наполнил ею всё естество юноши: - Что же ты так долго молчал об этом! Вот так история. Я и не думал, что замок нашего сеньора находится здесь, в этих Богом забытых краях, в далёких от шумного Буржа землях. Ты обязан мне показать его, Ганс! Ты же и сам этого хочешь, не так ли? Ганс только еле заметно улыбнулся краешком тонких губ, и если посторонний наблюдатель мог бы счесть это за кривую горькую усмешку, то Луи разглядел скрытое обещание нового приключения. Юноша не мог не порадоваться этой робкой, пробивавшейся сквозь твёрдую почву самобичеваний и скрытой вражды с собственной душой, улыбке, расцветшей на изнурённом мальчишеском лице, точно прелестный весенний ландыш. Вздох облегчения неслышно сорвался с губ светловолосого юноши, и надежда засияла в его искристых глазах. На следующее утро они направились в сторону лесного замка. Вокруг мерно шагающих по просёлочной дороге приятелей расстилались просторные широкие поля, заброшенные и пустынные: ни одного звука развесёлой песни не долетало с пожелтелых виноградников, ни одна тень не падала на иссохшую землю. Блуждающий взгляд Луи останавливался то на неубранных снопах забытого кем-то сена, то на упавшей и перевёрнутой телеге с высыпавшимися из неё полусгнившими овощами, то на пожухлых островках былой зелени. Порой под ногами мальчиков лопались сочные гроздья уже успевшего забродить винограда. Мягкий стук шагов по сухой земле и их невесомый шелест привносили в окружающую двух приятелей тишину единственное подобие жизни, хотя бы намёк на некое неоспоримое существование. Казалось, стоит только прекратиться мерным шагам, как воздух снова наполнит густое, тягучее, точно мёд, мертвенное безмолвие. Отчего-то было очень страшно и жутко светловолосому юноше вот так идти по привычной ранее местности. Теперь родная земля представлялась ему чуждой и враждебной, неизмеримо далёкой от него. Последним оплотом прежнего спокойствия и уюта для Луи оставался отцовский дом, вокруг которого, впрочем, также царили вездесущая разруха и смерть. Он искоса посмотрел на мальчика, идущего чуть впереди него, но тот был хладнокровен и тих, сосредоточен на самом себе и своих думах, а в его лице Луи чудилась тень рождающейся улыбки блаженного и так долго ожидаемого счастья. Походка мальчика дышала непреложной уверенностью и отважной целеустремлённостью. Мало-помалу, глядя на него, юноша также избавился от тягостного предчувствия, наслаждаясь предвкушением от встречи с неведомым, но поистине прекрасным. Вот и светлый лес, наконец, показался перед друзьями, приглашающе шелестя весёлыми кронами и призывая мальчиков в свои душистые объятия. Издалека, с верхушки главной башни аббатства, за маленькими и постепенно исчезающими фигурками неотрывно следил хмурый мужчина в чёрной шёлковой сутане. Посеребрённые ранней сединой виски и две глубокие морщины, избороздившие его высокий умный лоб, старили мужчину и придавали ему трогательный вид. “Неистребима жизнь, - подумал Альберт и сложил руки на груди, будто ему внезапно стало очень холодно. - Как бы сокрушительны ни были нападки судьбы, воля к жизни, тем не менее, неизъяснимо ярче и сильнее. Вечен и непоколебим этот простой закон. Но что это? Куда направляются эти два юнца? Готов поклясться, что их путь идёт прочь от ворот города. Совсем не помню, куда именно ведёт та дорога, по которой они так бодро шагают, точно направляются на очередной праздник жизни. Ох, нет, даже и вспоминать не буду, чем закончилось недавнее празднество! Всё это - давно ожидаемое наказание и возмездие за наши тяжкие грехи и проступки. Тут и думать нечего. Сами же виноваты: вот чем заслужили такую страшную Божью кару. И всё-таки, куда они идут? Как же мне это не нравится! Нет, не могу удержаться: я просто обязан выяснить их планы. К тому же, это для их же блага: ведь совершенно неизвестно, какую глупость или мальчишескую задорную подлость они задумали. А если обезумевшие бродяги случайно встретят их, двух беззащитных учеников? Боюсь, такая встреча может стать последней на их, к сожалению, и так многострадальной памяти. Сколько дорог - столько и опасностей”. Решив так, аббат поспешно, точно юный резвый мальчик, сбежал вниз с высокой башни и пустился вдогонку за удаляющимися на горизонте мальчиками. Он неотрывно следовал за ними до самого леса, в который радостно вошли приятели, полные томительных восторгов и сладостных ожиданий. И пусть за их детскими спинами пылала скорбь и не смолкали жгучие слёзы, но в юных сердцах жила надежда, и её чистый свет был вечен и неистребим. Когда юные друзья и следующий за ними стареющий аббат вошли в чарующий лес, случилась первая неожиданность. Издалека вдруг послышался скрип телеги и сопутствующий ему старческий, но мягкий и мелодичный голос, легко напевающий мотив передаваемой в те времена из уст в уста известной народной песни: - Мул Бодуэн красотку ждёт, Её на мельницу везёт: Зерно смолоть ей надо. Ланфрен ланфра, ла-ти-та-та, Ла-дон-ден, ла-ри-та. Зерно смолоть ей надо В саду, в тени куста. Лесная тишь наполнилась вознёй и шумом, скрипом и разносящейся эхом простой незатейливой песенкой. Не прошло много времени, как на тенистой, полузаросшей лопухом и земляникой дороге показалась повозка, которую медленно, еле-еле, тащила одна гнедая и на вид довольно крепкая лошадь, поводья которой были зажаты в натруженных, загорелых и жилистых руках сидящего на облучке старенького крестьянина. Повозка была высокой и крытой полотняным тентом и явно следовала по направлению к замку. Крестьянин, подслеповато сощурившись, поглядывал то на дорогу, змейкой вьющуюся перед ним, то на виднеющееся сквозь кроны безоблачное небо, расслабленно откинувшись назад и безостановочно напевая свою удивительно полнозвучную песенку. Но вдруг случилось то, что оборвало его льющуюся мелодию на полуслове: отчего-то одно колесо внезапно соскочило со своей оси, и вследствие этого вся грузная телега опасно накренилась на одну сторону. Что-то глухо упало и шумно покатилось внутри крытой повозки. - Ох, святые небеса, вот беда! - озадаченно нахмурился возничий и наклонился над съехавшим с оси колесом. - Опять, видимо, камешек попал, а может, и любой другой сор. Вот говорил я этому пройдохе-мяснику, что стара телега, что она в дороге развалится вся, да и кляча чуть жива ещё, но нет, заставил меня тащиться в такую даль. Эх! Что уж тут поделаешь! От лишнего мешочка славных, добрых, золотых экю* просто грешно отказаться! Ну ничего, сейчас поставлю на место это злополучное колесо и поеду дальше. Ох, тяжело-то как, тяжело! Кряхтя и краснея от натуги, старик всё же справился с поломанной телегой, а его лицо опять приняло прежнее благодушное выражение. “Ла-та-ти, ла-та-та”, - воодушевлённо запевал он, взбираясь на козлы и натягивая вожжи. - Ну, трогай, лентяйка! - и повозка, повинуясь лихому могучему крику, не спеша тронулась и поехала далее, а возничий, пребывая в отрадном и жизнерадостном настроении, так и не заметил, как две тонкие мальчишеские фигурки ловко заскочили внутрь крытой телеги и исчезли в глубинах её чрева, как будто и не было никого в осиянном светом лесу. Когда повозка отъехала на значительное расстояние, из-за широкого ствола дуба показалась длинная чёрная сутана выглянувшего аббата, который раздосадованно глядел на дорогу и утирал с бледного лица холодный пот. Теперь ему следовало искать другой путь, и он решил пойти вслед за повозкой со стариком-возничим и двумя прячущимися мальчиками, уже догадываясь, куда ведёт эта лесная неприметная тропа. Предчувствие не обмануло его. Вскоре он вышел к старинному роскошному замку, на самой высокой островерхой башне которого развевался алеющий в небесах червлёный флаг. Вокруг не было ни души, казалось, что и эта зеленеющая поляна, на которой раскинулась каменная, но довольно изящная крепость, и этот пронизанный лучами солнца лес застыли в безвременной сказочной тишине, точно зачарованные. Аббат подошёл к воротам, в которые упиралась лесная тропа, и, также не обнаружив там ни одного человека, озадаченно приостановился, недовольно, совсем не по-рыцарски, прищёлкнув языком. “Но должна же была телега как-то проехать внутрь, верно?” - задал сам себе очевидный вопрос мужчина и вдруг случайно увидел маленький