планы. К тому же, это для их же блага: ведь совершенно неизвестно, какую глупость или мальчишескую задорную подлость они задумали. А если обезумевшие бродяги случайно встретят их, двух беззащитных учеников? Боюсь, такая встреча может стать последней на их, к сожалению, и так многострадальной памяти. Сколько дорог - столько и опасностей”. Решив так, аббат поспешно, точно юный резвый мальчик, сбежал вниз с высокой башни и пустился вдогонку за удаляющимися на горизонте мальчиками. Он неотрывно следовал за ними до самого леса, в который радостно вошли приятели, полные томительных восторгов и сладостных ожиданий. И пусть за их детскими спинами пылала скорбь и не смолкали жгучие слёзы, но в юных сердцах жила надежда, и её чистый свет был вечен и неистребим. Когда юные друзья и следующий за ними стареющий аббат вошли в чарующий лес, случилась первая неожиданность. Издалека вдруг послышался скрип телеги и сопутствующий ему старческий, но мягкий и мелодичный голос, легко напевающий мотив передаваемой в те времена из уст в уста известной народной песни: - Мул Бодуэн красотку ждёт, Её на мельницу везёт: Зерно смолоть ей надо. Ланфрен ланфра, ла-ти-та-та, Ла-дон-ден, ла-ри-та. Зерно смолоть ей надо В саду, в тени куста. Лесная тишь наполнилась вознёй и шумом, скрипом и разносящейся эхом простой незатейливой песенкой. Не прошло много времени, как на тенистой, полузаросшей лопухом и земляникой дороге показалась повозка, которую медленно, еле-еле, тащила одна гнедая и на вид довольно крепкая лошадь, поводья которой были зажаты в натруженных, загорелых и жилистых руках сидящего на облучке старенького крестьянина. Повозка была высокой и крытой полотняным тентом и явно следовала по направлению к замку. Крестьянин, подслеповато сощурившись, поглядывал то на дорогу, змейкой вьющуюся перед ним, то на виднеющееся сквозь кроны безоблачное небо, расслабленно откинувшись назад и безостановочно напевая свою удивительно полнозвучную песенку. Но вдруг случилось то, что оборвало его льющуюся мелодию на полуслове: отчего-то одно колесо внезапно соскочило со своей оси, и вследствие этого вся грузная телега опасно накренилась на одну сторону. Что-то глухо упало и шумно покатилось внутри крытой повозки. - Ох, святые небеса, вот беда! - озадаченно нахмурился возничий и наклонился над съехавшим с оси колесом. - Опять, видимо, камешек попал, а может, и любой другой сор. Вот говорил я этому пройдохе-мяснику, что стара телега, что она в дороге развалится вся, да и кляча чуть жива ещё, но нет, заставил меня тащиться в такую даль. Эх! Что уж тут поделаешь! От лишнего мешочка славных, добрых, золотых экю* просто грешно отказаться! Ну ничего, сейчас поставлю на место это злополучное колесо и поеду дальше. Ох, тяжело-то как, тяжело! Кряхтя и краснея от натуги, старик всё же справился с поломанной телегой, а его лицо опять приняло прежнее благодушное выражение. “Ла-та-ти, ла-та-та”, - воодушевлённо запевал он, взбираясь на козлы и натягивая вожжи. - Ну, трогай, лентяйка! - и повозка, повинуясь лихому могучему крику, не спеша тронулась и поехала далее, а возничий, пребывая в отрадном и жизнерадостном настроении, так и не заметил, как две тонкие мальчишеские фигурки ловко заскочили внутрь крытой телеги и исчезли в глубинах её чрева, как будто и не было никого в осиянном светом лесу. Когда повозка отъехала на значительное расстояние, из-за широкого ствола дуба показалась длинная чёрная сутана выглянувшего аббата, который раздосадованно глядел на дорогу и утирал с бледного лица холодный пот. Теперь ему следовало искать другой путь, и он решил пойти вслед за повозкой со стариком-возничим и двумя прячущимися мальчиками, уже догадываясь, куда ведёт эта лесная неприметная тропа. Предчувствие не обмануло его. Вскоре он вышел к старинному роскошному замку, на самой высокой островерхой башне которого развевался алеющий в небесах червлёный флаг. Вокруг не было ни души, казалось, что и эта зеленеющая поляна, на которой раскинулась каменная, но довольно изящная крепость, и этот пронизанный лучами солнца лес застыли в безвременной сказочной тишине, точно зачарованные. Аббат подошёл к воротам, в которые упиралась лесная тропа, и, также не обнаружив там ни одного человека, озадаченно приостановился, недовольно, совсем не по-рыцарски, прищёлкнув языком. “Но должна же была телега как-то проехать внутрь, верно?” - задал сам себе очевидный вопрос мужчина и вдруг случайно увидел маленький колокольчик, висевший слева у ворот. Тогда он чуть тронул шнурок, привязанный к нему, не ожидая, впрочем, никакого эффекта от столь крохотного и совершенно ненадёжного оповещающего звонка. Однако чистая переливчатая мелодия неожиданно громко и пронзительно прозвучала в парившей в округе густой тиши. - Стой! Кто идёт? - мгновенно раздался голос сторожа, фигура которого выросла будто из-под земли за решётчатыми воротами. - Отвечай немедля: кто ты таков и зачем пожаловал сюда? Грузная фигура охранника скрывалась в тени арочных ворот, но её мощные виднеющиеся очертания вкупе с грубоватым гневным голосом неизменно создавали иллюзию страха и трепета в душе каждого гостя или странника, постучавшегося в дверь в поисках ночлега и приюта. Аббат запоздало подумал, что ему вообще не следовало приходить сюда, но теперь отступать было уже поздно. Тем более, беспокойство за двух юных учеников, невесть что забывших в этом роскошном и скрытом в густоте леса замке, росло и крепло в груди мужчины. И если раньше только задорный и порывистый Луи волновал его и требовал постоянного бдительного присмотра, то сейчас ещё один мальчик неодолимо занимал все его мысли. Кто знает, что они задумали? Кто знает, чем может обернуться невинное приключение? - Доброго тебе дня, сын мой, - наконец высокопарно промолвил аббат, напустив на себя нарочито смиренный и напыщенно-величественный вид, так что его бледное лицо аскета приобрело ещё более одухотворённые черты. - Я прибыл из недалёкого от этих благословенных земель аббатства по просьбе милостивого герцога беррийского, дабы исполнить святое таинство и почтить должным образом достопамятных предков, о чём он и уведомил меня в своём недавнем послании. Корпулентная фигура сторожа приблизилась к самой решётке ворот, и в лучах солнца пред аббатом показалось широкое, мужественное и уже немолодое лицо, половину которого закрывала густая щетинистая борода. Тем удивительнее было видеть, как на этом воинственном лике, напоминавшем лица свирепых наёмников-ландскнехтов, расплывалось выражение почти детской восторженности и неприкрытого уважения к внезапному гостю. Он низко и почтительно поклонился аббату и нажал на рычаг, благодаря которому железная решётка ворот начала медленно подниматься с невообразимым скрежетом и скрипом. - День добрый, святой отец, помилуйте меня - не признал сразу, - прежде грубоватый голос неожиданным образом превратился в мягкую заискивающую речь, а на суровом бородатом лице застыло благочестивое и отчасти даже робкое выражение. - Проходите сюда, батюшка, вот так, следуйте за мной. Я покажу вам дорогу в замок, но не обессудьте, далее вам придётся идти самому, так как мне нельзя надолго оставлять ворота без присмотра. А у нас, как вы и сами видите, совсем мало народу, совсем никого не осталось здесь. Ох, гневается наш милостивый сеньор, ох, как часто же он гневается! И сердится, и наказывает. Но, видит Бог, всё по правде, по-честному, поскольку сами мы и виноваты, грешные. Вот и мальчишку-негодника пажа недавно наказали: повесили за какой-то тяжкий проступок. Говорят, что здесь сама герцогиня замешана, но не моё это дело - рассуждать о таких вещах. Так что нас весьма мало здесь, и вам, святой отец, придётся самому дойти до покоев герцога. Но не волнуйтесь, всё я вам покажу и куда нужно направлю. И как же вовремя вы приехали! Совсем недавно наш мудрейший и предостойнейший капеллан отдал светлую душу Богу. Видимо, герцог сразу и направил послание к вам в аббатство. Ну вот мы и пришли: теперь вам нужно только войти внутрь палаты и подняться по главной лестнице на второй этаж, а там по анфиладе налево до самого крайнего зала. В нём-то и почивает в это время дня герцог, и я уверен, что он благосклонно и радостно примет вас, святой отец. Раскланявшись и испросив благословение, тучный сторож вернулся обратно на свой пост у ворот, причём на его лице засияло выражение трогательного и непосредственного восторга. Подивившись своей удаче, Альберт окинул оценивающим взглядом чудесный фруктовый сад, пёстрые и благоуханные цветники с белевшими в них лилиями, а также и само двухэтажное каменное здание, торжественно высившееся перед ним. На первый этаж вела высокая лестница с резными ажурными перилами, по которой, глубоко, будто обречённо, вздохнув, и поднялся отец Альберт. Пройдя сквозь узкую галерею, пронизанную светом, он оказался в просторной мрачной зале, занимающей весь этаж. Его осторожные шаги эхом отдавались в теряющихся в сумраке сводах. Вокруг было необычайно тихо и безжизненно, только гулко звенела пустота. По-видимому, в