этом зале ранее устраивались балы и банкеты, а под этими стылыми сводами не смолкали праздничные жиги менестрелей* и прелестный, полный очарования, женский смех. Теперь же молча приветствовал гостя погашенный камин, безмолвно глядели на вошедшего Альберта сказочные птицы и животные, изображённые темперой на грубых холстах, что были развешаны на стенах меж узких окон, сквозь которые едва пробивался тусклый и неясный свет. Под картинами виднелись надписи на латыни, красиво выведенные на пергаменте учёною рукой. На одной из них аббат прочёл: “Lux tua vita mihi”[1], а на холсте над нею огромный лев раскрывал свою жадную пасть в беззвучном победоносном рыке. Поистине человеческие глаза зверя в упор смотрели на аббата, будто говоря ему: я всё знаю, я всё ведаю на этой бренной земле. И ты, жалкий человечишка, всего лишь шут и мошенник предо мною. Альберт нервно усмехнулся и повёл, по своему обыкновению, плечами. Тут он увидел мраморную лестницу наверх и бросился к ней, стараясь шагать как можно тише по разноцветным плитам парадного зала герцогского замка. В это время двое приятелей уже давно благополучно прибыли в крепость в крытой повозке, внутри которой оказалась различная свежая дичь и снедь, доставляемая к столу герцогской семьи. Их исчезновение из телеги, как и наоборот проникновение в неё, осталось никем не замеченным, а потому Ганс и Луи, практически не таясь, вошли внутрь замка, удивляясь почти полному отсутствию людей. Они прогулялись по небольшому саду, усеянному всевозможными плодовыми деревьями и ягодными кустарниками, после чего решили заглянуть внутрь палаты, надеясь встретить там кого-нибудь из герцогской семьи. Поднявшись на второй этаж по лестнице из нумидийского мрамора, отливавшей бронзой в полумраке, приятели оказались на распутье: в обе стороны вели абсолютно одинаковые двери, настолько высокие, что они упирались в потолок, который был расписан бледными фресками. Положившись на удачу, они решили повернуть направо и совместными усилиями приоткрыли тяжеловесную дверь. За ней скрывалась обыкновенная непритязательная комнатка, состоявшая из маленького камина и нескольких столиков из светлого палисандрового дерева, у дальней стены стоял широкий дубовый буфет, за резными створками которого виднелись расписные майоликовые тарелки, являющиеся главным украшением этого помещения. Приятели пошли далее, приоткрыв следующую дверь. Здесь также не оказалось ничего интересного. Однако же их взоры жадно и восхищённо осматривали каждую мелочь, часто замирая на высоком потолке, испещрённом диковинными изображениями то библейских сцен, то мифологических, то исторических сюжетов. Отовсюду на друзей веяло тайной и загадкой, каждая деталь интерьера дышала благополучием и роскошью. И казалось, что ни время, ни приходящие с ним опасности и болезни, ни мор, ни чума, ни войны, ни какие-либо несчастья, ни горечь, ни слёзы, - ничто не может нарушить торжественно-священного покоя этого поистине царственного замка. - Как же промозгло здесь, - поёжился Ганс и обхватил себя руками. Он не позволял себе обмануться мнимым блеском красоты, чувствуя за её покровами могильный безжизненный холод. Так как Луи безнадёжно увлёкся созерцанием эфесов изысканных восточных саблей, висевших на стене, Ганс один прошёл в следующую комнату. Она представляла собой пёстрое сочетание всех цветов и оттенков, выделявшихся на фоне довольно однообразных стен, обитых фламандскими гобеленами. На резном стульчике в самом центре комнаты сидела та самая девочка, что гуляла с семьёй в окрестностях замка в тот далёкий погожий день. Ганс тотчас же вспомнил её. Она задумчиво склонилась над столом, опершись на свои маленькие пухлые ручки, и явно скучала от вынужденного безделья. Увидев вошедшего гостя, нахмуренная девочка мгновенно оживилась и повеселела. - Ты пришёл поиграть со мной? - с надеждой в голосе спросила она. При этом её ангельское лицо осветилось такой сердечной просьбой, такой невыносимой жалобой, что Ганс почувствовал внутреннее содрогание и жалость к этой бедной потерянной девочке. В замешательстве он достал из кармана маленькое красное яблоко, сорванное во фруктовом саду замка, и вручил его ей. Улыбаясь, она тряхнула своими хорошенькими витыми кудряшками и надкусила сочный спелый плод. - Так что же, значит прятки? - деловито спросила она, доев яблоко и кладя огрызок прямо между хрустальными фигурками античных героев. Присмотревшись, Ганс различил надписи на них. Это были Гера, Афина и Афродита. В это мгновение в комнату вдруг вошёл Луи и с удивлением посмотрел на них. - Что вы... - начал говорить он, однако совершенно внезапно девочка звонко расхохоталась и побежала прочь из гобеленовой комнаты. Только шёлковые ленты следом увивались за нею, точно призрак или видение, но вскоре и они исчезли. Сердце Ганса наполнилось теплотой и осознанием непонятного, неожиданного и иррационального счастья. Ему казалось, что до сих пор в сводах комнаты звучит сребристый и чистый, точно ангельский, смех. - Постой! - отчаянно закричал он и бросился следом за ней, шумно рассыпав по полу все собранные в саду плоды. - Скажи своё имя! Маленькая льняная головка вдруг выглянула из-за угла и игриво, но тихо промолвила: - Ева. Мальчик побежал за ней, но и в коридоре, и в следующей комнате было совершенно пусто. - Вот так история! - насмешливо протянул Луи и похлопал друга по плечу. - Теперь нам придётся обыскать весь замок в поисках прекрасной дамы. Кто бы мог подумать! Просто чудесная история! Он снова насмешливо фыркнул, однако Ганс нисколько не обиделся, поглощённый мыслями о встреченном им неземном создании. Странная и неодолимая тяга влекла его сердце. Он задумчиво поглядел на столик с хрустальными фигурками и намерился уже приступить к поискам девочки, как вдруг издалека раздался громкий, пронзительный и невероятно страшный мужской крик, будто рык смертельно раненого зверя. Испугавшись, друзья бросились в сторону этого яростного полукрика-полустона, не смолкающего ни на мгновение и только набирающего силу. Пока друзья рассматривали убранство замка, аббат поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и повернул налево, повинуясь безотчётному внутреннему желанию или инстинкту. Он понимал, что идти прямо в руки герцога невероятно глупо с его стороны, ведь совершенно неизвестно, как он отреагирует на непрошеного гостя. Мужчина не сомневался, что его маленький обман способен обхитрить разве что глупого сторожа, но никак не самого герцога. Внезапно он услышал доносившееся до него пение, настолько далёкое, словно воздушное невесомое эхо. Чуткий слух аббата различил мягкий женский голос. Словно божественное пение сирены разносилось по замку, зовя за собой, маня и привлекая. Притягиваемый нежной мелодией, мужчина направился сквозь анфиладу высоких и искусно вырезанных дверей, пока не достиг, наконец, своей цели. Голос певицы сплетался со звуками лютни, струны которой уверенно и горделиво перебирали тонкие пальчики женщины. Она сидела спиной к двери и, увлечённая песней, не расслышала приближающихся шагов. Альберт зачарованно смотрел на переплетённые косы золотых волос, в которых ярким пятном алел цветок камелии, и давно забытое чувство вдруг всколыхнулось в его груди. Что-то знакомое чудилось ему в царственном повороте головы, в нежном звучании грудного женского голоса, в округлой мягкости укрытых парчой плеч. Это лишь порождение моей фантазии, повторял про себя он, но тут женщина медленно обернулась, словно почувствовав присутствие чужого человека. На Альберта смотрели блестящие и чуть печальные глаза цвета недвижных морских глубин. Глаза, таящие в себе обещания бесчисленных радостей и наслаждений, напоминающие о бессчётных страданиях и минувшей сладостной боли, одаривающие и тотчас же отбирающие, властные и невыносимо робкие. То были лазурные глаза прелестной кружевницы Аталии.