Выбрать главу

Евгений Титаренко

Минер

Не удивляйтесь, если я буду говорить несколько путанно и не всегда правильно. Достаточно пожить бок о бок несколько лет с таким человеком, чтобы понять, какой это подвиг, что я вообще не забыл русской речи. Впрочем, о Старшем Лейтенанте я расскажу чуть ниже.

Наша небольшая зенитная батарея располагалась в скалах на берегу довольно узенького пролива, почти у самого выхода в море.

Метров на сто от берега пролива простиралась каменистая мель, так что к нашему причалу могли подходить лишь катера с небольшой осадкой. Фарватер был у противоположного, отвесного, будто срезанного ножом берега. Причем лишь здесь, у выхода в море, пролив расширялся, дальше он напоминал собой типичный, со многими поворотами шхер, где с трудом расходились катера, а когда проливом шел теплоход — самое солидное и единственное солидное относительно других курсирующих мимо нас суденышек, — катера, предупрежденные заранее, старались держаться у причалов.

Я сказал: «небольшая зенитная батарея», что отнюдь не значит «слабенькая». Это были не те допотопные орудия, которые один наводит в горизонтальной плоскости, другой — в вертикальной, третий заряжает, четвертый стреляет, пятый командует и т. д. Наши орудия «сами» следили за целью и разворачивались со скоростью звука…

Если ночью выйти из кубрика и ткнуть пальцем в снежную тьму, можно угадать направление, где километров за семь-восемь от нас располагались в скалах мощные радары, хозяева которых уверяли, что не только знают то, где, в какую минуту и какой самолет поднялся в воздух, но и могут описать лицо летчика и даже назвать марку сигарет, которые он курит.

Это было явным враньем. К высказываниям радарщиков мы вообще относились осторожно. Болтуны они отменные.

Если, выйдя из кубрика, развернуться на сто восемьдесят градусов и снова ткнуть пальцем в снежную тьму, — можно угадать, где, километров за пятнадцать от нас, расположен в скалах аэродром. С ребятами оттуда нам приходилось встречаться редко, и потому я о личных их качествах воздержусь говорить. Но знаю, что именно они время от времени провожали до береговой полосы самолеты, отказавшиеся отвечать на позывные. Однажды это было предоставлено нам. И, честное слово, мы выполнили свою задачу ничуть не хуже. Зато с какой помпой! Хозяева мы гостеприимные.

Наконец, еще дальше, — Город. Сказочный и потому заманчивый, где бывать нам удавалось лишь по одному-два раза в год…

Все наше хозяйство (помимо орудий) — это склад, камбуз, перегороженный надвое, одна половина которого служила матросской столовой, другая пышно именовалась «кают-компанией офицерского состава». Кроме этого, был еще жилой корпус. В одном его кубрике жили матросы, в другом мы, в количестве шести человек — тот самый офицерский состав. Небольшую пристройку к этому корпусу занимал живший отдельно от нас Майор.

Во всей этой тесноте каким-то чудом удалось еще выгородить несколько клетушек, которые назвали соответственно «Кабинет», «Ленинская комната», «Библиотека», «Баталерка», «Фельдшерский пункт».

Вот и все наше бытовое хозяйство. О хозяйстве боевом я умолчу.

Газеты и письма доставлялись нам случайными катерами. Тяжелая амуниция — вездеходами по дороге в скалах, которая открывалась лишь на несколько месяцев лета.

Точнее всего характеризует наше житье одна из необъяснимых выходок пресловутого Старшего Лейтенанта. Неизвестно откуда он как-то приволок в кубрик железный ящичек наподобие сейфа. И каждый раз, получив жалованье, он бросал его в этот ящик, затем, придавив каблуком, чтобы захлопнулась крышка, говорил:

— Еще один шаг к Рокфеллеру.

Хорошо, истратить деньги у нас негде и не на что, но зачем же их каблуком-то трамбовать?

Самые практичные из нас переводили свои деньги на книжку. Во всяком случае, ящика не стерпел никто. Мы раздобыли у старшины-хозяйственника огромный замок и повесили его на этот сейф, а ключ, естественно, утопили в проливе.

Хоть и достаточно отрицательных качеств у Старшего Лейтенанта, взломщик из него получился бы скверный. Часов пять он колдовал с ломиком, прежде чем открыл крышку, да и то с другой стороны — там, где раньше были петли.

Еще нетерпимей был для меня его флирт с непонятной девочкой.

Дело в том, что далеко на побережье у нас не было ни одной женщины.

Ребята мы молодые и, как один, в графе «семейное положение» писали — «холост». Была раньше жена у Майора, но здесь же, на батарее, и умерла. Гроб с ее телом отвезли в Город, потому что здесь у нас, в скалах, не вырубишь даже крохотной могилки. И, случайно попадая в Город, мы считали за правило навестить ее последний заполярный приют, посмотреть, в порядке ли могила, а если цвела морошка, то и положить на каменную плиту букетик цветов.

Майор же как-то замкнулся после ее смерти, купил себе упряжку собак и каждое воскресенье, захватив ружье, старался уехать в сопки. Но дичи привозил мало, хотя ее кишмя кишело кругом…

Вернемся, однако, к Старшему Лейтенанту.

Почти каждую ночь, в то самое время, когда сон бывал уже где-то совсем рядом, меня возвращал к действительности ощутимый толчок в ребра. И это лишь для того, чтобы я услышал коротенькое сообщение: «Ялта». Или: «Батуми», «Сочи». Я должен был сделать отсюда вывод, на каком из курортных пляжей загорает нынешней ночью Старший Лейтенант. Он мнил о себе, что имеет потрясающее воображение, и утверждал даже, что каждое утро кожа его становится темнее. (Это его-то чернющая, как у индейца, кожа!) Посещение курортов имело двойной смысл, потому что загорал Старший Лейтенант вместе с девочкой. Он мог сутки напролет рассказывать, какая она и сколько подарков он ей дарит.

Мое же мнение о степени его фантазии было не очень высоким, ибо мне казалось, что дарит он своей возлюбленной только купальники. Причем одно и то же банальное бикини. Время от времени менялся лишь цвет этой пары.

Несвоевременные побудки надоели мне. Говорю однажды:

— Почему ты ездишь все время не дальше Черного моря? Почему бы тебе не махнуть разок за границу? Карловы Вары, например, или, на худой конец, Ницца.

Он задумался.

— Ты знаешь, я размышлял над этим… Все в женщине совершенно, но ее страсть властвовать может победить однажды. И вдруг тогда какой-нибудь зачуханный Рокфеллер… Я не могу рисковать.

Как ни стоек, как ни выдержан человек, если ему без передышки твердить о черных глазах, голубых купальниках и прочем — он может не выдержать в конце концов.

Собираясь в ночное дежурство, я сам разбудил чернокожего Дон-Жуана.

— Слушай, — говорю, — нет ли у твоей знакомой подружек?

А он мне:

— Есть, но только культурные.

Вот ведь. Не станешь же избивать его накануне дежурства.

Чтобы до поры до времени закончить начатый здесь разговор, представлю вам еще одного нашего знакомца: капитана Теплохода, Который Развозил Женщин. Существовал у нас такой транспорт. И если честно сказать, это был не теплоход, а теплоходишко, судно больших габаритов войти в наш пролив и не могло. Ходил Теплоход, Который Развозил Женщин, примерно раз в полмесяца — когда набиралось достаточно пассажиров.

Рыбаки с дальних промыслов редко отлучались со своей работы, если же возникала такая необходимость, пользовались своим транспортом, а мы и вовсе были прикованы к боевым постам. Поэтому теплоход, метеором проносившийся мимо нас в открытое море (и дальше — вдоль побережья), был загружен, как правило, женским полом. Это были девчата, отправляющиеся на рыборазделочные пункты, жены и родственники рыбаков, жены офицеров, служивших на каких-то других точках.

Капитаном этого необыкновенного судна был человек совершенно одержимый. Стоило поглядеть на его шевелюру: огненно-рыжую, лохматую. Зимой и летом он свирепствовал на мостике без фуражки. Хорошо еще, если моталась где-то за спиной зюйдвестка.

Рыжего считали на побережье самым отчаянным капитаном.