— Подъем! — возбужденно пробасил Полувалов. — Корабль к бою и походу готовить. В море идем!
Стофка, отшвырнув одеяло, обрадованно вскочил. Подлодка долго не выходила в море. А от долгой береговой жизни у Стофки неизменно падало настроение и начинал портиться характер. Иное дело — море, там он мог показать себя. Оделся и собрал вещи Протопопов так быстро, что первым стал в строй. За спину у него была перекинута, будто автомат на ремне, старенькая гитара.
Вскинув на плечи рюкзаки и взяв чемоданы, моряки нестройным, ускоренным шагом двинулись на лодку.
— Не растягиваться, шире шаг, — вполголоса поторапливал Полувалов, то и дело поглядывая на часы.
Миновав плац, вышли на шоссе, ведущее через перелесок прямо к пирсу. Протопопов, хотя и не слишком торопился, не отставал все-таки от других. Он возбужденно прислушивался и поглядывал по сторонам. В ближних кустах оглушительно щелкали соловьи, как бы приглашая послушать их. Стефан улыбался не то соловьям, не то приятным воспоминаниям. Полная луна, казалось, высвечивала и оттеняла каждую травинку и каждый листок на распускавшихся ветках. Пахло весенней теплынью, подсыхавшей землей и свежим ветром, который осторожно дул по временам с моря. Деревья по сторонам дороги будто расступались, пропуская молчаливо шагавшую колонну матросов. Шаги по асфальту раздавались гулко, значительно… Стофке представлялось, что этому движению не будет конца и что все они вечно будут шагать на маячившие где-то за деревьями портовые огни, нисколько к ним не приближаясь. И соловьи будут петь…
Но вот лес кончился, и шаги мягко зазвучали по деревянному настилу пирса. Протопопов увидел свой корабль. Покатое в боках, мощное тело подлодки походило на загарпуненную тушу кита, которую на швартовых притянули к причальной стенке. Этот кит будто бы притаился, выжидая лишь случая, чтобы разорвать мешавшие ему путы и снова уйти в море, на глубину…
Матросы гуськом взбегали по трапу на борт и торопливо спускались внутрь лодки. Тишина корабельных отсеков нарушилась голосами, пением стальных паёлов под ногами и хлопками открываемых дверей и люков.
В отсеках стоял полумрак. Но вот защелкали пакетники. В матовом свете плафонов обнажился организм подлодки: толстые, будто утробные кишки, трубопроводы и тонкие, напоминающие венозные переплетения, линии электропроводки.
Прошло несколько минут, и, сотрясая корпус, заработали на холостом ходу главные дизеля. Механизмы пришли в движение, на приборах замигали разноцветные контрольные лампочки.
Седьмой отсек был довольно небольшим, тесноватым, но зато вполне спокойным и едва ли не самым уютным помещением на лодке. В самой корме виднелись трубы торпедных аппаратов с навесными приборами стрельбы и со звездами на крышках. Вдоль бортов протянулись койки. Все свободные углы заполнены прорезиненными водолазными сумками, деревянными ящиками и жестяными банками. Создавалось впечатление, что людям здесь ни пройти, ни развернуться без того, чтобы не задеть друг друга. Но каждый из них знал свое место и свои обязанности на любой случай корабельной жизни. Когда лодку готовили к выходу в море, в отсеках не было толкотни, а тем более — лишних слов. Виктор со Стофкой сразу же втиснулись в узкий промежуток между аппаратами и стали проверять механизмы. Михаил Канаков занялся креплением банок и ящиков по-походному.
В команде торпедистов Михаил служил меньше года. И хотя давно сдал все положенные зачеты, на равных со всеми стоял ходовую вахту и носил на груди значок специалиста третьего класса, он до сих пор не избавился от опеки со стороны Полувалова и Протопопова. В глазах старшины он был нормальным и толковым парнем, а по мнению Стофки — «полнейшим лопухом и чистоплюем, каких с флота гнать надо».
О «старичках» Мишка имел собственное мнение. Это позволяло ценить искреннее дружелюбие одного из них и не замечать самодовольную заносчивость другого. Мишка любил читать, особенно книги по кораблестроению. Он был не слишком разговорчив и немного стеснителен, как человек, не спеша и основательно привыкающий к новому для себя образу жизни.
Протопопова постоянно в нем раздражала подчеркнутая аккуратность. Но Михаил чувствовал себя неприятно, если роба на нем не поглажена, ботинки не вычищены до блеска, а волосы тщательно не расчесаны на пробор.
Многим казалось неправдоподобным, что после первого курса можно по своей охоте уйти из института, как это сделал Канаков, и попроситься служить на флоте. Особенно этого никак не мог понять Протопопов, который завалил вступительные экзамены в одесскую мореходку. Но Михаил знал, что делал…