— Все, — тихо произнес Стофка. Уронив в воду гаечный ключ, он закрыл лицо руками.
— Покурить бы… — вслух подумал старшина.
Вдруг Стофка шарахнулся к переборке и отчаянно заколотил кулаками в крышку лаза. Старшина мягко взял его за плечи и отвел в сторону.
— Не шуми, — попросил он, — Мишка спит…
Стефан покрутил головой, стараясь прийти в себя, как после разгульного похмелья.
— Прости, это у меня сорвалось… Но пусть знают, что мы живы.
Виктор не ответил. Стоя в воде, он прислонился лбом к своей койке и не двигался, будто пытался сосредоточиться и что-то припомнить.
Дышать становилось все трудней. В голове шумело. Перед глазами начинали расплываться круги, точно раскручивалась какая-то разноцветная зыбкая карусель. Чтобы сберечь остаток сил и уменьшить расход кислорода, старшина приказал всем лежать на койках. Так, в молчаливом ожидании, прошло еще несколько часов.
— Вить, — с надеждой позвал старшину Стофка, — может, дохнем по глоточку?..
Виктор покачал на подушке головой. Стефан вздохнул и отвернулся к борту. Он понимал, что просит невозможного. Три двухлитровых баллончика — последняя надежда. Виктор ни за что бы не разрешил раньше времени трогать эти остатки кислорода, но даже само напоминание о нем создавало какую-то иллюзию чистого воздуха, как будто, чем больше будешь повторять слово «кислород», тем меньше станет в отсеке углекислого газа…
Стефан забылся… Канаков дремал… Виктор, заложив ладони под голову, глядел в подволок. Облицовочная пробка покрылась влагой, будто лодка выплакивала свою боль от стиснувшей ее глубины.
Холодные капли, вызревая, медленно наливались тяжестью и падали на лоб, на щеки. Полувалов даже не пытался их смахивать. Все, что он видел перед собой, расплывалось и теряло привычные очертания: стальной корпус лодки будто бы раздвинулся, в отсек просунулась знакомая тополиная ветка.
«Я слишком грубо оттолкнул ее тот раз… — мучительно вспомнил Виктор. — Она все-таки появилась…»
Ветка загораживала собой небо, и Полувалов бережно отвел ее в сторону. Виктор почти зримо ощутил воздух. Он попытался вдохнуть полной грудью, но какая-то всесильная тяжесть сдавила горло. Мираж исчез, и снова перед глазами подволок с дрожащими каплями конденсата.
Ощущение шелеста и дыхания тополиной ветки не проходило. Возможно, поэтому все мысли Виктора обращались к берегу. Его никогда еще так сильно не тянуло домой, никогда прежде его Наташа не была столь недосягаемой и необходимой, как сейчас. Он пытался вообразить себя в ее комнате, представить скрипящие под ногами паркетины, голубоватый свет люстры и запах весенних цветов, стоящих, наверное, в большой хрустальной вазе на журнальном столике…
Виктор перестал замечать время: тринадцать часов давно прошли, а тридцать часов они выдержать не смогут. В чудо никто не верил. А выход казался удивительно простым: надо только перебраться в другой отсек — и все спасены. Но как преодолеть эти три сантиметра корпусной стали? Там, за переборкой, дыши сколько хочешь, ходи по сухой палубе и смело надейся на возвращение домой. Это было настолько просто, насколько невозможно. Стоит хотя бы приоткрыть лаз, как вода со страшной силой ворвется в незатопленный отсек, опрокинет лодку, и тогда никому не будет спасения.
В переборку настойчиво и резко застучали. Протопопов спрыгнул в воду. Старшина посмотрел в сторону лаза. Канаков открыл глаза.
— Во барабанит! — восхищенно сказал Стефан, точно никогда не слыхал звуков приятнее этих. — Кто ж так дает?..
— Никита просочился, кто же еще, — убежденно ответил старшина. — Послушай.
Стефан провел рукавом по влажной переборке и, вглядевшись в переговорную таблицу, начал расшифровывать условные сигналы.
— Говорит: продержитесь еще двадцать часов, — упавшим голосом передал Стефан.
— Всего, значит, тридцать пять… — бесстрастно подсчитал Виктор. — Все равно.
— Тебя зовет.
— Да отстукай ты ему: все в порядке… и пусть отчаливает, пока хлорки не наглотался. Пристал…
Виктор накрыл пилоткой лицо и притворился, что спит. Тяжело быть старшиной. Ребята ждут… Он должен помочь им. А кто поможет в эту трудную минуту ему? Погрезилось на мгновение, что в залитый водой отсек заглянул отец. «Что, сын, тяжело пришлось?» — спросил он. «Да, отец», — ответил Виктор. «А мне было потруднее твоего, — продолжил отец. — Когда нас накрыли глубинными бомбами и лодка рухнула на дно, в живых остался лишь один я — больше никого… Мне с трудом хватило сил и времени, чтобы составить прощальное письмо. Верилось, что спустя много лет нашу лодку поднимут, письмо каким-то чудом уцелеет и ты получишь его». «Но я не получал письма». — «И все-таки ты его ждал…» — «А как же мама?..» — «И она. Говорит, у нее сердце чует».