— Минут через десять уже нечем будет дышать. Если каждый из нас наденет свой кислородный аппарат… спокойно будет лежать на койке… продержится лишний час, ну, полтора. А кто хочет, может еще раз попытаться заделать пробоину. Тогда расход кислорода повысится… время сократится наполовину… Это все, что мы можем… Но вода перестанет прибывать — плавучесть лодки сохранится. Честное слово, если весь экипаж выстоит, будем и мы живы.
Старшина ждал. Но никто не торопился выйти вперед. Это слишком тяжелый шаг, и здесь, в тесном отсеке, для него оставалось мало места. Взглянув друг на друга, ребята вынули из нашивных карманчиков тельняшек свои комсомольские билеты и передали их старшине.
Канаков стал подбирать необходимый для работы под водой инструмент. Протопопов принялся налаживать кислородные аппараты.
Когда все было готово, Стефан сказал:
— Мне бы парочку писем написать: одно в Челябинск, а другое… — и грустно улыбнулся. — Как, старшина?
— Это можно. Даю всем пять минут.
Вырвав из вахтенного журнала чистые страницы, ребята разбрелись по углам.
Ровно через пять минут Стефан подал Виктору два сложенных треугольником листка. Михаил протянул один треугольник, не забыв пояснить, что это сугубо личное, для родителей.
— Эх, Мишка, — не утерпел Протопопов, — неужели ты за всю свою жизнь так и не познакомился ни с кем? Хоть бы соседке своей написал.
— Опять за свое, — проворчал Виктор.
В какое-то мгновение потухшие Стофкины глаза засветились прежним озорным блеском, — мол, знай наших, голыми руками не возьмешь. И с этой улыбкой на изнуренном лице, включившись в аппарат, он первым ушел под воду. Михаил чуть улыбнулся Виктору, как бы извиняясь за Стофку, и, тоже прикусив загубник, принялся натягивать на голову резиновый водолазный шлем.
Полувалов сложил вместе пять писем и три красные книжечки, обернул их фольгой от шоколада и поглубже запрятал в герметичный бачок. Намертво завинтив крышку, Виктор нырнул вслед за ребятами к пробоине…
Первым очнулся старшина. Он сидел в ограждении рубки на влажных рыбинах — деревянной решетке — и ошалело мотал головой. Никита настойчиво совал ему под нос пузырек, из которого несло чем-то нестерпимо едким. Канаков, пока без признаков жизни, лежал рядом. Над ним со шприцем в руках склонился корабельный доктор. Отяжелевшее, обвисшее тело Протопопова только еще вытаскивали на мостик из шахты рубочного люка.
За ограждением было по-утреннему пасмурно и тихо. Лодка чуть покачивалась на присмиревшей волне. Где-то в корме по борту оглушительно бухали кувалдой. Эти удары проясняли сознание Виктора. Они будто вколачивали в него жизнь, которая недавно уходила вместе со щелчками отсечного хронометра. Теперь же это иссякавшее время словно задержалось, а потом начало прибывать.
Через несколько минут очнулся Протопопов, потом Канаков. Доктор вытер платком вспотевший лоб, ободряюще потряс кулаком — теперь, мол, глядите у меня… — и поспешил в центральный, чтобы по корабельной трансляции сообщить радостную весть всей команде.
— Ну и силен же ты, — не без восхищения говорил Никита, придерживая за спину своего дружка. — Твои ребята чуть концы не отдали, а ты все еще копошился у пробоины… струбцину чуть не зубами затягивал…
Виктор ничего не помнил.
— Дай закурить, — попросил он, пытаясь подняться.
— Сиди, сиди, — удержал его Никита и, убедившись, что доктора нет, полез в карман за сигаретами.
Стефан закряхтел, подсаживаясь поближе к Виктору. К пачке потянулся и Канаков, уже окончательно пришедший в себя.
— Ты же не куришь, — удивился Никита.
— Я за компанию, — оправдывался Мишка.
— Да ладно, Никит, — смилостивился Протопопов, — не мешай ему окончательно стать мужчиной.
Мишка взял раскуренную Никитой сигарету, глотнул дыма, закашлялся. Швырнув окурок за борт, достал зеркальце и начал причесываться.
На мостике появился командир лодки. Новенький, щегольской китель его весь был измят, выпачкан тавотом и ржавчиной. По его небритому посеревшему лицу было видно, как он нечеловечески устал. Пристально оглядев поднявшихся перед ним матросов, сказал:
— Так, добро… Всех троих буду представлять к правительственной награде. Как вернемся в базу — каждому по пятнадцать суток отпуска. — И повернулся к вахтенному офицеру, как бы давая этим почувствовать свою занятость и полное спокойствие за них.
— Что я говорил, — многозначительно подмигнул товарищам Канаков, — даже по пятнадцать…
— Мишель, так что насчет твоей соседки? — напомнил Протопопов.