— Конечно же я, — с игривым вызовом отвечала Тамара. — Как ты можешь в этом сомневаться!
Она только что закончила упражнения и была в коротком хитоне, на ногах — тупоносые балетные туфельки. Подбоченясь, Тамара презрительно, как бы передразнивая, глянула на свою мраморную «соперницу». Потом, встав на носок правой ноги, вскинув руки и плавно отведя левую ногу назад и выше плеча, приняла изящную позу.
— Ну, что теперь скажешь? — спросила она.
— Что ж, — Захар самодовольно потянулся, сидя в кресле, — сейчас ей с тобой и в самом деле не сравниться. Но вот через несколько месяцев, когда твои прелестные формы начнут округляться…
— Захар, ты свинья! — Тамара зло топнула ногой. — Не смей больше об этом…
— Но это же так естественно, родная ты моя, — как можно мягче отвечал Захар. — Этой холодной каменюге не дано быть матерью, и поэтому ты все равно останешься прекраснее ее.
Тамара вдруг выбежала в соседнюю комнату. Обеспокоенный Захар последовал за женой. Она лежала ничком на узкой софе, обхватив голову руками. Плечи ее вздрагивали, будто в ознобе.
Ледорубов присел на край софы и нежно привлек жену к себе.
— Успокойся, девочка моя. Успокойся, — растерянно твердил он. — Это не страшно. Это со всеми бывает. Но зато потом…
— Ничего не будет потом, — ответила она сквозь слезы, — и ребенка не будет…
— Как это не будет?..
— А вот так. Не будет — и все! Я была у врача и приняла меры.
У Захара в бессилии опустились руки. Неприязненно поглядев на жену, он поднялся.
— Ты убила его, — сказал глухо.
Одевшись, Захар вышел на улицу: ему было душно, хотелось простора, воздуха…
С тех пор в отношениях между ними исчезла прежняя искренность и теплота. Они были уже не столько внимательны, сколько терпимы друг к другу. И все больше каждый из них начинал жить собственной, обособленной жизнью.
«Что ж, — пробовал Захар себя утешить, — любовь не вечна. Рано или поздно ей на смену приходит обыкновенная привычка, привязанность к домашнему очагу… И так вот, незаметно, подкрадывается старость…»
Захар все реже интересовался театральными делами жены. Как бы очнувшись от глубокой спячки, он с головой ушел в работу. И если раньше он терпимо относился к завсегдатаям Тамариного «салона», теперь они раздражали его. Как только собирались гости, Захар уединялся в одной из комнат и старался занять себя чтением.
Сначала его отсутствие вызывало у гостей удивление. Но Тамара всех успокаивала, что муж занят важной работой, что он приносит свои извинения… И Захар был рад, что его оставили в покое.
Несколько раз он пробовал объясниться с Тамарой, но из этого ничего не вышло. Жена упрекала его в эгоизме, в нежелании понять ее. И Захар тоже нервничал, раздражался. А в результате отчуждение между ними росло с каждым днем. Ледорубов гнал от себя навязчивую мысль, что так вечно продолжаться не может. Он считал свою судьбу навсегда связанной с судьбой Тамары и надеялся, что со временем у них опять все наладится.
Захар выработал в себе привычку на многое в жизни глядеть с усмешкой мудреца, — мол, будь что будет… Его перестало волновать, что Тамара иногда приходит домой позже обычного, что все чаще раздаются «странные» телефонные звонки: если трубку первым брал Захар, звонивший упорно молчал. Ему все время казалось, что Тамара нарочно прибегает к каким-то хитрым женским уловкам, чтобы вызвать его ревность, расшевелить, вывести из себя… Но семейные неурядицы уже не столько трогали, сколько досаждали. И Захар предпочитал теперь не вникать в них глубоко.
Тамарина мечта наконец свершилась: в театре состоялась премьера «Жизели». В спектакле поочередно были заняты два состава. Об этом много писали в прессе, говорили по радио. Но пальму первенства критики почти единодушно отдавали молодой талантливой балерине Галине Брусовой. Ее выступление считалось откровением, сенсацией сезона. О Тамаре писали и говорили куда скромнее.
— Все это суета сует, — пытался Захар успокоить жену.
Он неторопливо расхаживал по гостиной, волоча шлепанцами по ковру, она же, зябко обхватив ладонями плечи, стояла у окна.
— Ты танцевала не хуже. Но ведь на все вкусы не угодишь. Подлинное новаторство в искусстве чревато непониманием современников, — говорил Захар.