— Какую ты ерунду городишь, — раздражалась Тамара. — Можно подумать, что меня поймут и оценят через сто лет. Все гораздо проще, мой дорогой. Это первый звонок…
— Не думаю, — Захар остановился, полез в карман за сигаретами. — Ты привыкла к успеху, тебе везло. Но жизнь, к сожалению, не состоит из одних удач. Мне вот, к примеру, чаще все-таки не везет, и поэтому неудачи я переносить научился.
Тамара нервно хохотнула:
— Боже ты мой, а я и не догадывалась, что связала свою жизнь с неудачником.
— Как ты так можешь, Тамара?.. — Ее слова больно задели Захара.
— Да, да, да! — В глазах жены отразилась неприязнь. — Отлично понимаю, что ты хочешь сказать: самая твоя большая неудача в жизни — это я. Ведь так?
— П-послушай, — с трудом выговорил Захар, чувствуя, что его начинает трясти, — это уж с-слишком! Во в-взаимных обвинениях м-мы истины не добьемся.
— Обвинений?! Но в чем, в чем ты меня обвиняешь?
— В том, что ты не з-захотела стать м-матерью, — не сдержался Захар. — И вот расплата…
— Замолчи! — Она обхватила голову руками, зажав уши. — Этого я тебе никогда не прощу…
Ледорубов мучился оттого, что не мог помириться с женой. Он готов был просить у нее прощения, но каждый раз, как только собирался это сделать, стыдился собственной слабости. Они почти не разговаривали. В поведении Тамары появилась какая-то отчаянная решимость, словно она готовилась к какому-то страшному самопожертвованию или к подвигу… Тамара словно бросала ему вызов, который он должен был принять, уже заведомо обреченный на поражение…
И настал день, который перевернул всю его жизнь. В то самое время проходили испытания новой аппаратуры. Захар неделями пропадал в море. После того как случилось чрезвычайное происшествие и вышел из строя блок РК-6, испытательное судно возвратилось в порт.
Домой Захар возвращался как потерянный, ноги будто сами собой несли его неведомо куда и зачем… Занималось раннее утро. Город медленно просыпался. А он все еще находился в каком-то бредовом состоянии.
Ледорубов медленно поднялся по широким ступенькам лестницы на третий этаж, открыл ключом дверь своей квартиры и вошел в прихожую.
В спальне послышалась какая-то возня и… сдавленный шепот. Ледорубов замер, насторожился. «Не может быть…» — уверял он себя, отгоняя недоброе предчувствие.
Запахивая полы халатика, из спальни вышла Тамара. Она остановилась против Захара, глядя на него выжидающе и без страха, как бы говоря: «Да, я вот такая… И ничего не поделаешь…» В ее глазах он прочитал гораздо больше того, что она могла бы сказать. «Вот и все…» — решил про себя Захар и почувствовал нечто вроде облегчения, словно ему вырвали нестерпимо болевший зуб.
— Умоляю, не надо сцен, — сказала она тихо и внятно. — Пусть он оденется и уйдет, а потом поступай как знаешь. Мне все равно…
— И мне тоже, — отвечал Захар, горько усмехаясь. — Кажется, я обещал быть джентльменом.
Не глядя на жену, он прошел в комнату, ступая отяжелевшими, непослушными ногами по ковру.
…Это был Тимофей Грунин. При появлении Захара он залепетал, засовывая галстук в карман узкого клетчатого пиджака:
— Вы уж извините, но так получилось… Собственно, ничего такого… Моя жена уехала на дачу, а домой не попасть: ключ потерял. Пришлось вот тут, у вас на софе, заночевать…
— Да не врите вы, — оборвал его Ледорубов, доставая со шкафа свой чемодан.
— Не верите? Уверяю вас…
— В чем? — И Ледорубов, тяжело глядя исподлобья, шагнул к Тимофею.
Тот отпрянул, закрывая лицо.
Передумав, Захар сказал:
— Не тряситесь, бить не буду. Поздно…
Воспользовавшись моментом, Грунин выскользнул за дверь.
Тамара, войдя в комнату, молча наблюдала, как Ледорубов укладывал вещи.
— Захар, выслушай меня спокойно, — сказала она наконец, — и постарайся понять…
— Уже понял, — бесстрастно отвечал Захар.
— Не дури.
Он продолжал укладывать вещи с той, казалось бы, привычной озабоченностью, с какой люди собираются в командировку или в отпуск.
— Но запомни, — сказала она. — Если ты сейчас уйдешь, то никогда больше сюда не вернешься.
— Согласен.
И он ушел. Перебрался на свою старую квартиру. А спустя три недели скорый поезд увозил его из Ленинграда к месту новой службы.
…И вот снова, как в годы юности, брел Захар по знакомой улочке и мучительно ворошил в памяти прошлое. Отчего-то стало ему тоскливо и одиноко. Захотелось хотя бы краем глаза, хоть издали еще раз взглянуть на Ирину. Захар повернул в сторону базового матросского клуба, который размещался в большом приморском парке.