Но чем больше Семен приглядывался к товарищу, тем яснее видел, как тяжело ему, как он издерган жизнью и как отчаянно пытается вновь обрести прежнюю уверенность в себе. Успокаивало Семена то, что им теперь обоим несравненно легче будет служить. Они еще с курсантской поры привыкли не только горой стоять друг за друга, но и, не обижаясь, резать один другому правду в глаза.
«Лучше и быть не может, — рассуждал Пугачев, — когда от товарища не ждешь ни подлости, ни подвоха, когда веришь ему, как самому себе… А Захар именно тот человек, с которым мне повезло…»
Миновав боновые заграждения, тральщик увеличил обороты винтов «до полного». Мощнее, басовитее запели дизеля и сильнее задышало в лицо свежим ветром. По мере отдаления берег вытягивался в тонкую, забранную белесой дымкой полоску. И вместе с ним таяли, отдалялись на второй план все земные волнения, заботы, тревоги. Ходовая вахта становилась теперь главным содержанием всей жизни экипажа. По лицам своих моряков Захар угадывал, как все они рады очередной встрече с морем. Ледорубов и сам вдохновлялся, хотя внешне выглядел невозмутимым. Само движение корабля вызывало в нем ощущение какой-то величавой, торжественной музыки. В ушах будто звучал стоголосый орган. Гул дизелей, жужжание приборов, голоса людей — все казалось гармоничным и значительным, полным совершенства.
Пугачев решил сыграть «Боевую тревогу». Подойдя к пульту сигнализации, он откинул защитный колпак и надавил на рычажок. Тотчас по всем отсекам загремели колокола «громкого боя». И в следующее мгновение весь тральщик пришел в движение. Загромыхали двери, загудела под ногами бегущих людей палуба. Четкие слова команд и докладов. А потом в какие-то считанные секунды все стихло. По-прежнему ровно гудели дизели да шумно трепетал на гафеле бело-голубой флаг.
Корабль изготовился к бою: усилили наблюдение за морем сигнальщики, чутко прослушивали глубину гидроакустики, и, повинуясь комендорам, плавно двигались нацеленные в зенит спаренные артиллерийские установки. Боевые части и службы корабля представляли собой теперь нечто вроде крепко сжатого кулака, готового могуче разить «противника» на воде, под водой и в воздухе. Это был единый боевой организм.
— Помощник, — Семен тронул товарища за локоть, — мы атакованы торпедой: справа, курсовой сто двадцать… Действуй за меня!
— Есть! — отозвался Захар и что есть мочи рявкнул: — Лево на борт! — затем подскочил к машинным телеграфам и рванул рукоятки на самый полный ход.
За штурвалом стоял Олег Стыков — крепкий, самоуверенный моряк. На какое-то мгновение он упредил полученную команду. И Ледорубов это заметил.
Когда маневр закончился, он недовольно оказал матросу:
— Вы, кажется, не Мессинг, чтобы угадывать чужие мысли. А что, если бы я скомандовал «право на борт»?
— Подставили бы правый борт как раз под торпеду, — бесстрастно, не отрывая взгляда от репитера, сказал матрос. — Разве не так?
— Так. Но впредь за такую самодеятельность я вас накажу. Прошу это учесть.
Стыков, с сознанием собственной правоты, криво усмехнулся и выразительно покряхтел.
«Со мной такие штучки не пройдут», — раздраженно подумал Захар, собираясь устроить Стыкову основательный разнос. Он заставил себя успокоиться и, как бы между прочим, не глядя на рулевого, бросил:
— После вахты явитесь ко мне в каюту…
Прозвучал сигнал учебно-аварийной тревоги.
— В тральном трюме пожар, — глуховатым голосом Пугачева возвестил динамик. — Ликвидировать очаг загорания!
По палубе шумно забегали матросы аварийной группы, торопливо раскатывая брезентовые шланги, приготавливая к действию ранцевые пеногоны и огнетушители. Тем временем на корму повалили густые клубы черного дыма. Это боцман для большей убедительности поджег в подносе просоляренную паклю.
— Опять кому-то чехлы да брезенты стирать, — проворчал Стыков, покосившись на летевшие с кормы хлопья копоти.
— Вот вы этим и займетесь, — сказал рулевому Захар. — Лично проверю.
— Есть, — нехотя отозвался Стыков и при этом сокрушенно покачал головой, как бы давая понять, что остается выше личных придирок.
За обедом в кают-компании собрались почти все офицеры. Сидели на диване и в креслах вокруг небольшого стола, тесно заставленного приборами. Вестовой принес фарфоровую супницу, поставил ее на белоснежную скатерть и поднял крышку. Запах наваристых щей из квашеной капусты со свининой расплылся по всему помещению.
Механик Зубцов принялся наполнять офицерам тарелки, аккуратно черпая густое варево хромированным половником.