— Да не в том дело, что хорошо или плохо. Команде нужен рывок — мощный, решительный, как в атаке.
— Даже если мы и не готовы к такому рывку?
— В том-то и дело, что давно готовы. Надо лишь сосредоточиться на главном, что определяет успех, — настаивал на своем Захар.
— Тебе, как всегда, только бы рвануть: грудь в крестах или голова в кустах… Надо же, Захарище, не с кондачка все делать, а въедаться в существо дела, докапываться до таких мельчайших его нюансов, частиц, которые и определяют настоящий, долгий успех. Это как по болоту идешь: пока под левой ногой не чувствуешь твердой опоры, правой шагнуть не смей — засосет…
Захар на это болезненно поморщился, точно проглотил что-то горькое, и подтвердил:
— Вот именно, засосет, потому что топчемся на одном месте. Я никак не пойму, зачем ты сам себе создаешь препятствия, а потом берешься их преодолевать.
— Да какие такие препятствия? — искренне удивился Семен.
— Поясню хотя бы на примере рулевого… Как его?.. — Ледорубов пощелкал пальцами, изобразив этим не столько свою забывчивость, сколько пренебрежение к Стыкову. — Что и говорить — никудышный матрос. С соседнего тральца его списывают за какой-то дебош на бербазу, а ты подбираешь этого разгильдяя, берешься его перевоспитывать. В результате уровень дисциплины, хотя бы потенциально, понижается. И заметь, штабники это все четко фиксируют. У них и муха не пролетит, будучи не занесенной в опись и не пронумерованной. Собственно, о каком же первом месте в этом случае может идти речь, думают они?..
— Тут я с тобой опять не соглашусь. — Семен ткнул прутиком вперед, словно хотел пронзить воображаемого противника. — Стыков — трудный парень, что правда, то правда. Но специалист, позволь заметить, превосходный. Ты сам в этом не мог не убедиться, хотя он и задел твое самолюбие… А насчет дебоша — тоже еще бабушка надвое сказала. Случай неприятный, хотя и не без причины. Стыков подрался в парке потому, что вступился за какую-то девушку, к которой привязались два подвыпивших хулигана. Его обвинять надо скорее всего за то, что переусердствовал: один из тех молодцов едва без глаза не остался, а другой лишился передних зубов.
— Защитил, нечего сказать! Для этого совсем необязательно калечить пьяных.
— Бывает, когда при защите любые методы самообороны хороши. То особый вопрос. Может, парня и не ругать, а хвалить надо за решительность…
— Одно ясно, — упорствовал Захар, — с этим героем хлебнем еще лиха.
— Что же ты предлагаешь — снова списать его на берег? Хорошо, я даю тебе такое право. Действуй смело: чтобы от кого-то избавиться, повод всегда можно найти.
— Не припирай к стенке. Я хочу сказать, что трудно с такими вот людьми, как Стыков, бороться за первое место. Того и гляди, опять чего-нибудь выкинет…
— Думаю, не труднее, а как раз легче. Стыков заводила в экипаже, матросы уважают его. И недаром. Вот говоришь «надо бороться», но как ты представляешь себе эту борьбу в отличие от той, которую мы давно уже ведем? Заметь, другие экипажи отнюдь не хуже нашего, и они тоже не прочь выбраться на первое место. Есть у тебя конкретные предложения, как именно сдвинуть дело? Без громких фраз.
— Кое-что, допустим, есть. Но об этом лучше подумать сообща.
— Вот видишь! При всей твоей энергии один ты ничего сделать не сможешь. Надо, чтобы все этого захотели так же сильно, как и ты сам. Тогда дело пойдет. Зажги морячков своей страстью. Но прежде заставь их поверить тебе, полюбить тебя.
— Я не девица, чтобы кому-то нравиться, друг мой Семенище. У нас боевой корабль, а не танцевальная площадка.
— Ты, друже, просто отвык ладить с людьми. Если все мы не найдем общий язык, ничего у нас не получится. Больших высот не достигнем.
Подъем кончился. Дорога потянулась по краю высоченного откоса, густо поросшего кустарником и невысокими кривыми березками. Семен остановился и широко повел подле себя рукой, приглашая Захара полюбоваться открывшимся видом. Необозримая водная гладь, начинаясь где-то внизу, у берегового уреза, постепенно выгибалась до самого горизонта огромной голубовато-пепельной полусферой, перехваченной посередине дрожащим оранжево-медным шлейфом, который оставляло на воде заходящее солнце.
Пугачев неожиданно распахнул руки, полуприсел, будто собирался кого-то ловить, и устремился по склону холма вниз. Вскоре он потонул в зарослях можжевельника.