— Но разве подшипник дороже человека?..
— Не можем, доктор, поймите. Просто не имеем права.
— Все осторожничаете! Неужели за свою собственную жизнь боитесь? Эх вы!.. А я-то надеялся…
Захар скрипнул зубами, гневно перебил его:
— П-послушайте, вы, это уж с-слишком! Если угробим д-дизеля, в-вообще до острова не дойдем. Такой в-вариант вас устраивает?
— Извините, — майор сник. — И все-таки сделайте хоть что-нибудь, умоляю… Дорога каждая минута.
В какое-то мгновение они встретились взглядами, и Захара будто кольнуло чем-то острым. Оба они, видимо, подумали об одном и том же: «Мы люди, и все мы смертны. И есть же у каждого из нас за душой что-то свое, бесконечно святое, без чего нельзя называться человеком. Ради всего святого — ради жизни…»
Вырвав телефонную трубку из зажимов, Захар набрал номер каюты командира.
После короткого совещания решили вопреки всем инструкциям и запретам увеличить обороты дизелей. На вахту заступили самые опытные мотористы.
По боевой трансляции майор обратился к экипажу, доверительно рассказав как бы лично каждому всю неутешительную правду: о том, что больной потерял сознание, что пульс его еле прощупывается и что возможен летальный исход… И моряки взяли на себя ответственность за жизнь незнакомого им человека как бы наравне с доктором.
— Крепись, ребята! — подбадривал замполит боевые посты. — Выручать идем своего же брата матроса. Вы уж не подведите.
Но моряки и без того старались изо всех сил. Весь экипаж будто пришел в согласное движение, воспрянул духом, поборов муторную качку. Казалось, никогда прежде единение людей не достигало здесь такой надежной прочности, никогда еще вахту не стояли так добросовестно, а команды не исполняли так безукоризненно и четко. Общая цель рождала единственное желание: выжать из техники все возможное, чтобы, выиграв время, опередить надвигавшуюся смерть.
К острову тральщик подходил, когда чуть занялся хмурый рассвет. Ветер немного поутих, но волна все еще оставалась крупной. О том, чтобы пришвартоваться к пирсу, не могло быть и речи — не позволяла отмель. К тому же у береговой черты просматривались выступавшие из воды камни.
На ходовом мостике промозгло и ветрено. Несмотря на шерстяной свитер и теплую меховую куртку, Ледорубова донимала дрожь. Хоронясь за ветробойным стеклом, он делал энергичные, резкие движения руками, плечами, корпусом. Доктор, подняв ворот шинели, нетерпеливо пританцовывал рядом, поколачивая ногой об ногу. В руках он держал чемоданчик с хирургическими инструментами и различными медикаментами. Все ждали решения командира.
Приблизившись, насколько это было возможно, к берегу, Пугачев поднес к губам заиндевевшую головку микрофона.
— Гребцов — в шлюпку! Шлюпку — к спуску! — раздался его голос, усиленный корабельной трансляцией.
Боцманская команда закопошилась у четырехвесельного ялика. Дюжий Глушко, покряхтывая, пронес на руках бензиновый мотор и принялся подвешивать его на корме шлюпки.
— Действуй, Захарище, — Семен легонько двинул своего приятеля кулаком. — Только не рискуй без толку. А то знаю тебя…
— О чем ты говоришь? — Захар поглубже нахлобучил шапку. — Идем не прогулки ради…
— Правее, правее все время бери, а то ветром снесет вашу скорлупу в сторону от пирса, — напутствовал Пугачев, когда ял спускали за борт.
Коснувшись воды, шлюпка заплясала у корабельного борта, удерживаемая на пеньковых фалинях. Рассерженно фыркнул и застучал мотор.
— Отваливай, боцман, — распорядился Захар, поудобнее усаживаясь на корме рядом с мичманом Глушко.
Шлепнули по воде разом отданные фалини, и шлюпка рванулась под уклон волны, словно застоявшаяся лошадь.
— Глядите-ка, на пирсе нас уже встречают, — возбужденно сказал доктор, он приподнялся с банки и замахал руками.
— Да сидите же вы! — Ледорубов рассерженно придавил его плечо рукой. — Не хватало еще вывалиться за борт.
— Ох, как тихо идем, — сокрушался доктор, поколачивая кулаком в кожаной перчатке по привальному брусу.
— Это вам не мотоцикл, — буркнул Захар, — на всю железку не выжмешь.
К берегу шлюпка приближалась не кратчайшим прямым путем, а по огромной дуге: ветром ее постоянно сносило в сторону. Однако у боцмана Глушко был верный глаз. Пирс, вырастая в размерах, медленно наваливался. Слышны стали голоса людей, которые что-то кричали.
По днищу царапнуло. Боцман выругался и резко переложил руль на борт.
— Стоп машина! — крикнул он. — Дальше нельзя. Впереди камни — днище можем проломить.