К нему незаметно подкралась одуряющая тоска. Сначала возникло слезливое чувство жалости, сострадания к самому себе, оттого что все о нем забыли, а потом им овладело полное безразличие, какое настает, по его собственному предположению, разве что у обреченных тяжелой, неизлечимой болезнью. Не хотелось ни есть, ни спать, ни думать. Выдави ураганом в окне стекло, случись в доме пожар — он и не пошевелился бы. Казалось, уже ничто на свете не обрадует, не тронет глубоко…
И вдруг точно кипятком ошпарило его застывший разум. Он услышал голос Ирины — негромкий и немного восторженный, каким читают лирические стихи или рассказывают детям сказки.
Вот она вошла в комнату, раскрасневшаяся от мороза, стройная, милая и… недосягаемая.
Захар, как во сне, наблюдал за всем, что она делала. Как снимала шубку, как перед зеркалом охорашивала прическу… «Не может быть, это какой-то мираж. Нет, не может быть…» — думал он, чувствуя, что ему труднее стало дышать. В какое-то мгновение захотелось даже, чтобы она поскорее ушла, не мучила его.
— Ну, какая у нас температура? — откуда-то издалека донесся до Захара ее голос.
— Почти нормальная, — произнес он с хрипотцой, стыдясь собственной немощи.
— Замечательно, все к лучшему. — Ирина улыбнулась, приветливо и счастливо, будто школьница, которой за классное сочинение поставили пятерку.
«Почему ты здесь?» — спросил он взглядом.
— А все ушли в море. Семен просил присмотреть за тобой.
Значит, Семен. А он думал, что сама… Захар вздохнул украдкой.
— Сейчас будем ужинать. Я принесла тебе что-то вкусненькое.
«Как с ребенком говорит…» — И Захар почувствовал прилив необычайной нежности.
Пока Ледорубов ел оладьи со сметаной, а потом послушно держал под мышкой градусник, Ирина успела навести в комнате полный порядок. И в холостяцком жилье Захара Ледорубова будто стало веселее и уютнее. Каждая вещь не только встала на свое место, но и обрела особый смысл — к ней прикоснулись руки Ирины. Захар как зачарованный наблюдал за каждым ее движением. «Боже мой, ведь она должна была стать моей женой… Как же я тогда проглядел ее? Где были мои глаза? Где был мой разум?..» — казнил он себя.
Ледорубову было с Ириной, как ни с кем другим, легко и приятно. Хотелось поделиться с ней самым сокровенным, что накопилось у него на душе. А вместо этого начал рассказывать о том, как его уговаривали взяться за создание матросского конструкторского бюро, как он противился такой идее и как все-таки пришлось согласиться с доводами замполита. Ирина с готовностью поддержала разговор. И Захар вскоре уже сам увлекся. Он вдохновенно импровизировал, в голове яснее ясного вставали такие подробности всей предстоящей работы, какие еще вчера никак не могли прийти на ум. Ирина слушала внимательно, чуть склонив голову; в ее глазах затеплился тот самый глубинный свет, который удивительно преображал все лицо, делал его привлекательным. Это еще больше вдохновило Захара. Он понял, что небезразличен ей, что она, возможно, все еще любит…
Они вместе пили чай. За окном — ветер, снег. А в комнате — уютно и тепло. И если бы Захара в это время спросили, что такое счастье, он бы не задумываясь назвал счастьем то состояние, в котором сейчас пребывал.
— Ты знаешь? — сказал он. — Мне часто снится наш парк. Но не таким, какой он сейчас, а каким был десять лет назад. Ты можешь себе это представить?.. — Захар внимательно посмотрел на нее.
— Зачем? — Ирина мягко улыбнулась. — Все эти десять лет я хожу туда на работу, изо дня в день. Парк все такой же, только мы стали другими.
— Хотелось бы вернуться в то время. Правда?.. — Захар продолжал пристально вглядываться в ее лицо, надеясь уловить хотя бы тень надежды для себя.
Но свет в ее глазах тотчас померк, и она убежденно сказала:
— Нет. Слишком много воды утекло, да и машину времени еще не изобрели.
— Ирина, послушай, ты не п-представляешь, как я к-казнил с-себя за то, что между нами… — Он попытался взять ее руку, она же сама легко коснулась кончиками пальцев его плеча, как бы определяя необходимое расстояние между ними, и поспешно оборвала его готовую уже пролиться исповедь.
— Об этом ни слова. Зачем тревожить прошлое? Все образовалось само собой: именно так, как каждый из нас того хотел.
— Но ведь могло же все быть иначе!
— А стало как есть… И каждый из нас обязан по-своему быть счастливым. Все мои мысли занимает мой сын, мой Кирюшка.
— А Семен?.. — невольно вырвалось.
— Что Семен?.. — Она испуганно встрепенулась. — Семен мой муж и твой друг. Он же твой самый близкий друг?..