Как она думала, в ее жизни ничего уже нельзя было изменить, что-то переделать, исправить к лучшему. Кощунственной казалась даже сама мысль о том, что ей когда-либо придется связать свою судьбу с другим, пусть даже любимым человеком, изменив тем самым памяти о Семене. В душе она приговаривала себя к одиночеству в наказание за свою вину перед мужем. С этой поры лишь Кирюшка имел право владеть всеми ее надеждами и желаниями, только в нем одном находила она утешение и смысл своего дальнейшего существования…
Первой пришла Катя, жена Саввы Лещихина. Невысокого роста, полненькая, она, будто мячик, вкатилась в комнату. На ее румяном круглом лице светилась приветливая, немного смущенная улыбка. Катя недавно стала матерью. Поздоровавшись с Ириной, она принялась рассказывать о том, какое трогательное письмо прислала ей свекровь, когда узнала, что у нее появился внук. Следом за Катей появилась Люба, двадцатилетняя девушка с невыразительным, плоским лицом и гладко зачесанными льняными волосами. Своей медлительностью и скучным видом она скорее напоминала монахиню, чем библиотечного работника.
Зашипев, десять раз ударили настенные часы. Рабочий день начался. И лишь спустя три минуты в комнату вихрем ворвалась Света — стройная, кареглазая, со стрижкой «под Гавроша» и в мини-юбке, обнажавшей ее стройные ноги.
— Ну, Ири-ина Петровна, — по-детски плаксиво, с лукавинкой в глазах пропела девушка, — последний разочек. Вы не сердитесь?..
Ирина с укоризной посмотрела на Свету, обиженно надувшую губки, и не сдержала снисходительной, грустной улыбки. В следующее мгновение Света подскочила к ней, порывисто обхватила за шею, чмокнула в щеку. Потом приветливо помахала рукой Кате и Любе.
— Ой, Ирина Петровна, девочки, что было!.. — затараторила она, закрывая глаза. — Вчера сразу двое сделали мне предложение. Вы представляете? Оба неразлучные друзья, водой не разольешь. Прямо как в оперетте…
— И кого же ты выбрала? — полюбопытствовала Катя.
— Ни-ко-го, — отрезала Света. — И тот и другой совсем не в моем вкусе. — Взяв стопку свежих газет, она принялась раскладывать их по подшивкам, одновременно рассуждая о том, как все-таки не везет ей в любви.
Люба с тихим укором поглядывала на счастливую подругу и украдкой вздыхала.
«Милые девчонки, — думала о них Ирина, — все у вас впереди: и любовь, и семья, и дети… Только мне уж нечего ждать иных радостей, кроме Кирюшкиного счастья. Пускай бы только рос он здоровым, умным и честным. А придет пора, и я стану бабушкой. Буду нянчить своих внуков, стареть потихоньку…»
На глаза навернулись слезы. Ирина украдкой смахнула их и продолжала перелистывать папку с деловыми бумагами.
Последнее время ее смущало, что сын все чаще начинал говорить о Захаре. Мальчик тянулся к Ледорубову, который своим вниманием и лаской хоть в какой-то мере пытался заменить ему отца. К их дружбе Ирина относилась ревниво. Она запрещала Кирюшке без разрешения ходить на берег моря. Но сын все-таки находил повод, чтобы нарушить ее запрет.
Ирину пугала настойчивость Ледорубова. В его глазах она читала непреклонную решимость, готовность ради нее на самый отчаянный шаг. Когда же откровенный разговор стал неизбежным, Ирина нашла в себе силы, чтобы не оставить Захару никакой надежды на их возможное сближение. По крайней мере, это ей так казалось.