— Какой же ты глупенький, Захар. Ты же ничего так и не понял. Тот раз Тимоша Грунин действительно потерял ключ и не мог попасть в свою квартиру. А случилось это после спектакля, было уже поздно. Пришлось его на ночь приютить.
— Это твое личное дело.
— Теперь конечно же личное. Но между нами ничего не было и не могло быть. Он и спал-то не раздеваясь на кушетке в гостиной.
— Будто и не было твоей растерянности, когда я вошел. И потом, этот шепот…
— Растерянность?.. Ничуть. Просто было желание все делать наперекор тебе — как-то досадить, сделать больно. Глупо, конечно… К тому же, как плохая актриса, я переиграла свою роль.
— Зачем? Ты же знаешь, я не выношу лжи. Ни в чем. И потом, жизнь — это не подмостки, не кукольный балаган.
— Все не так просто, Захар, как кажется… Долго не выходили у меня из памяти твои страшные слова «ты убила его».
— Разве ж это не так, если смотреть в суть вещей?
— Может быть. Но этим ты сам убил во мне женщину. Не думай, что мне так легко было отказаться от ребенка. Да и кто знал, кто хотя бы догадывался, что тогда творилось в моей душе? Если б ты мог тогда понять. Ведь так ничтожно мал век балерины…
Захар почувствовал себя неловко, тем не менее лишь развел руками, — мол, такова жизнь и не в наших силах что-либо поправить.
Оба молчали. Тамара, видимо, ожидала ответной откровенности. Но Захар сосредоточенно и мрачно глядел перед собой. Нет, вернуться к прошлому было уже невозможно.
Вздохнув, она решительно сказала:
— Мне пора. Будь так добр, проводи меня.
Они снова вскарабкались на кручу.
Прежде чем сесть в машину, она потребовала с явно наигранным лукавством:
— Поцелуй меня. Ну же! — и нетерпеливо топнула ногой.
Он поцеловал ее в щеку. Лицо Тамары мгновенно переменилось. Она умоляюще посмотрела на Захара, потирая виски кончиками пальцев.
— Постой, постой… — произнесла растерянно, — что-то я хотела сказать… Кажется, очень важное… Ну да теперь все равно. Пожелай мне счастливой премьеры еще раз. Только от души, искренне…
— Желаю.
— Спасибо, милый мой Захар. Вот, пожалуй, и все. В жизни я неудачно сыграла роль Кармен. Какой-то она будет на сцене?..
Заработал мотор. «Волга» медленно выбралась по зыбкой песчаной колее на шоссе и помчалась в сторону леса, над которым уже занимался бледно-голубой рассвет.
15
Поздней осенью тральщик Ледорубова перебазировался в дальний приморский город, где его поставили в ремонт. Мощными домкратами корабль вытянули из воды и укрепили на стапелях. Для всей команды потянулись утомительно однообразные, хлопотные дни береговой жизни. С утра до вечера чистили трюмы, отдирали скребками припаявшиеся к днищу ракушки, демонтировали для отправки в ремонтный цех механизмы. Часть офицеров и мичманов, без которых можно было обойтись, Ледорубов отправил в отпуск. А между остальными поделил многочисленные обязанности по наблюдению за ремонтом. Зубцов увяз во всевозможных накладных, ведомостях, актах. Завалихин взял на себя все строевые хлопоты, Глушко — хозяйственные.
Захару береговая жизнь казалась особенно невыносимой. Одиночество тяготило его. И поэтому в самые тяжкие минуты он не мог не думать об Ирине. Захар пробовал было писать ей, только все его послания оставались без ответа. Лишь однажды получил от нее новогоднюю поздравительную открытку. На этом и прекратилась их переписка.
Под спудом служебных дел Захар старался не думать о своих неприятностях. И только по вечерам, оставаясь в офицерской комнате береговой казармы наедине со своими мыслями, он вновь и вновь возвращался к прошлому. Беспощадно казнил себя за собственные промахи в неудавшейся семейной жизни.
«Вот так и останешься бобылем, Захар Ледорубов, — думал он со злой иронией. — Будет работа, друзья и… даже женщины. Но уж никогда не видать тебе ни собственной семьи, ни детей. Будешь скитаться по морям до самой пенсии. А потом поселишься в старой квартире на Литейном. Окончательно полысеешь, потолстеешь, поглупеешь… Начнешь днем таскаться в халате и шлепанцах из одной комнаты в другую, а вечерами — забивать во дворе «козла» с такими же, как и ты сам, пенсионерами».
За зиму Ледорубова несколько раз вызывали в Ленинград, где ему пришлось все же решать некоторые вопросы в связи с начавшейся конструкторской разработкой его проекта. Главный конструктор Жарков все еще не терял надежды перетянуть Ледорубова обратно в заводскую военную приемку. Но Захар твердо стоял на своем, отказываясь от самой мысли покинуть ходовой мостик.