«Ну и язва же ты, капитан-лейтенант…» — взглядом ответил Буторин, а вслух сказал, мучительно поморщившись:
— Вы правы. Возможно, именно потому ваш комбриг и стал прежде меня адмиралом, что в людях лучше разбирается. А ведь мы с ним почти одногодки. Резонно?
— Я в кадровой политике не силен, — уклонился Захар от ответа, чувствуя, что зарвался и невольно обидел Буторина.
— То, какой Семен Пугачев, — рассуждал Буторин, — я сердцем чувствовал, а вот разумом не воспринял. Слишком спокойный был он какой-то, медлительный.
— Спокойствие — признак уверенности, — высказался Захар. — Эта черта характера была в нем от большой веры в людей. Вот и вас он, товарищ комбриг, я знаю, искренне уважал.
— Не нужно упреков, Захар Никитич. — Буторин снова посуровел. — Все равно дня через три мы расстанемся, так что давайте оставим друг о друге приятные впечатления.
— Уже известно?..
— Точно так. Сегодня из штаба пришло распоряжение о вашем переводе в другую часть. Кстати, можете поздравить Стыкова и Лещихина. Оба произведены в мичмана и едут с вами.
Свой тральщик Ледорубов сдавал Завалихину. До отъезда к новому месту службы оставалось не так уж много времени, а Ирина, как он думал, по-прежнему не имела желания объясниться с ним. Два раза он заходил к ней под предлогом проведать Кирюшку. Ирина трогательно благодарила его за спасение сына, даже поцеловала в щеку. Они пили чай, разговаривали о разных пустяках. Но тема их личных отношений все еще оставалась запретной. Незримой стеной между ними продолжал стоять Семен Пугачев…
Настал день отъезда. Захар больше уже не мог ждать. Он отправился в библиотеку, решив объясниться «сейчас или никогда». Ирина в комнате была одна. Захар подошел к столику, за которым она сидела, и тяжело опустился на стоявший рядом стул. Она поздоровалась кивком и продолжала перебирать регистрационные карточки.
— Так вот какое дело, — начал Захар, от волнения теребя в руках фуражку. — Я уезжаю. Может так случиться, что мы никогда больше не увидимся. Но мне тебя очень больно терять…
Она слушала его с напряжением, не поднимая головы и не перебивая.
Захар помолчал, собираясь с мыслями, потом положил свою ладонь на ее руку:
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Только ты…
Ирина ответила не сразу, будто оценивая все сказанное им на искренность. Высвободив руку, подняла на него печальные глаза:
— Нет, Захар. — Слабая улыбка скользнула по ее губам. — Если я прежде не нужна была, то сейчас — тем более. У меня сын. А родного отца никто ему не заменит.
— Ты не права. Кирюшка привязался ко мне. И я люблю его, как родного… — Захар тяжело вздохнул. — Понимаю. Тебе невозможно забыть Семена. Память о нем и для меня свята. Только его не вернуть… Но должны же мы думать о будущем!
— Я уже подумала, Захар. Будет лучше, если мы просто останемся хорошими друзьями.
— Другого ответа не будет?..
— Нет.
Захар какое-то время сидел без движения, отрешенно глядя, как она перебирает карточки. Потом шумно вздохнул, поднялся.
— Значит, прощай… — Он слегка поклонился и быстро вышел.
До отправления поезда оставалось несколько минут, В одном купе вместе с Ледорубовым разместились Олег Стыков и Савва Лещихин. Друзья были в новенькой форме, на плечах — мичманские погоны. Оба держались с достоинством, хотя и несколько скованно: не привыкли еще к своему новому положению.
Ледорубов затолкал чемоданы под нижнюю полку и вышел в тамбур покурить. Строгая проводница уже выгоняла из вагона провожающих. Ледорубов равнодушно глядел, как люди торопливо расцеловывались, махали друг другу, что-то кричали. Докурив сигарету, он поискал глазами, куда бы выбросить окурок. Урна стояла неподалеку.
Захар сбежал по ступенькам на перрон, швырнул окурок. В это время поезд лязгнул вагонными сцепами.
— Товарищ офицер, — всполошилась проводница, — поезд отправляется.
Схватившись за поручень, Ледорубов вскочил на подножку. Последний раз скользнул взглядом по толпе провожающих. И в это мгновение увидел Кирюшку. Мальчик бежал вдоль вагонов, глядя на окна. Пальтишко на нем было расстегнуто, едва засунутая в карман вязаная шапочка с помпоном вот-вот выпадет…
А поезд уже медленно и неотвратимо набирал скорость.
Кирюшка наконец увидал Захара, радостно замахал, но тут вдруг споткнулся и по-детски неловко шлепнулся наземь.
Захар, не помня себя, выпрыгнул из вагона. Подбежав к малышу, поднял его и прижал к себе.
— Не уезжайте, дядя Захар, не уезжайте… — твердил Кирюшка, и две крупные чистые слезинки скользнули по его щекам.