Первой появилась Дуся-замполит. Она влетела во двор на сером трофейном скакуне. Прежде чем спрыгнуть с коня, дернула его за повод, хлестнула лозинкой по шее. Конь вздрогнул, взвился на дыбы.
Анна Карповна смотрела в окно, близоруко щурясь.
— От скаженна баба, что вытворяет!
— То не баба, а черт в штанах! — в тон ей откликнулся Матвей Семенович.
Дуся-замполит привязала коня к стволу акации, вошла в дом.
— Привет Военно-Морскому Флоту! Ура! — Она лихо хлопнула Михайла по ладони, не дав ему опомниться, притянула к себе, звучно чмокнула в губы, оттолкнула. — Привет советским старикам!
Матвей Семенович подал стул.
— Сидай, Дуся, та не дуже кричи, нам уши не позакладало.
— А я думала, пооглохли от радости.
Анна Карповна охотно откликнулась на шутку:
— От такой радости чего не случится!
На Дусе защитная гимнастерка, галифе, по-кавалерийски подшитые черным хромом. На ногах блестящие сапожки. На голове защитная пилотка со звездой. Плотное, короткое тело Дуси перехвачено в талии широким ремнем. Справа — наган в кобуре.
Откуда такая? Веет от нее давней порой гражданской войны. Оказывается, она партизанка, в черниговских лесах воевала. Гляди, орден Красной Звезды, медаль. Вот так птичка!
Михайло спросил:
— Вы вроде политрука в МТС?
— А то как же! Только я агитирую больше принуждением. — Она похлопала по кобуре. — Я им, гадам, боярским прихвостням, живо мозги вставлю! «Тува́риш, тува́риш», на колени падают, ручки целуют. Я им покажу, ручку! Твоего старика всего облизали...
— Народ забитый, их тут палками учили, заставляли руки целовать, вот и целуют. Надо разъяснять народу, а ты трясешь наганом. Хиба так можно?
— Разговорился, старик. Обожди, вот сын уедет, я за тебя возьмусь! — пригрозила Дуся не то шутя, не то серьезно.
Пришел бухгалтер МТС, рослый, плотный мужчина. Он приветливо улыбался, поблескивая тусклыми металлическими зубами. Руку пожимал мягко, по-женски. Пришел Георгий с женой. Георгий — молдаванин, шофер. Ездит на «боварде», трофейной машине, которую Анна Карповна называет «нимкеня». Жена его — смуглая, темноволосая, густобровая молдаванка — боязливо жалась в углу, не проронила ни одного слова. Зато сын Иельчик, крупноглазый мальчишка, смело подходил к каждому, здоровался за руку, спрашивал: «Как живем?»
За стол сели в светлице. Анна Карповна оживилась. То улыбалась, то вдруг вытирала слезы серым передником, шумно сморкалась в тот же передник. Прижав руки к груди, рассказывала:
— Сны все-таки сбываются. Вчера видела, будто прилетел белый голубок. Ему хочется в хату, а як попасть, не знает. Ткнется в окно, ткнется в дверь — всюду закрыто. Из сил выбился. Смотреть на него больно. А я подняться не могу, открыть нет мочи. Только и сумела, что крикнуть: «Матвей, открой ему хоть форточку!» Тут и проснулась. Думаю, к чему бы это? Неужели до мене голубь летит?.. А перед тем, як получить твое письмо, снилось, что воробей клюнул меня в палец — больно клюнул, и такая густая кровь пошла, что не дай бог!.. Кровь — всегда к известию.
Михайло смотрел на мать и не узнавал ее. Она располнела, стала трудно дышать. Постарела. Верит снам, приметам. Этого не бывало. Неужели за пять лет можно так измениться? А батько? Глянь, совсем лысый. Остатки волос — снежной белизны. И ростом, кажется, стал ниже и в плечах уже.
А может, это ты вырос, поднялся над батькой?
Всего пять лет прошло... Но каких! За это время погибали и вновь воскресали целые народы, целые миры!.. Помнишь, жена командующего флотом за одну ночь, что продержалась на мине, стала старухой. А тут целых пять лет, и тоже все на мине!
После четвертого стакана Матвей Семенович затянул свою любимую:
Последние две строки поются два раза. За вторым заходом Матвей Семенович взял дискантом. Казалось, у него на старости лет прорезался женский голос. Он закрыл глаза, напрягся до того, что на темной шее выступили жилы в палец толщиной.
Дернула нечистая бухгалтера задать загадку:
— Скажи, Миша, кому живется краше всех на свете?
Михайло развел руками: мол, не знаю.
— Так слухай: коту, попу и замполиту. Мышей не ловят, а сметану едят.
Дуся-замполит вскочила как ужаленная.
— Ах ты, фашистская шкура! Бежал с немцами от самой Полтавы? В Бессарабии тебя перехватили? Так или нет? Отвечай, недобиток!
— Побежишь, коли гонят...
— Я тебя, гада, сейчас прикончу! — Она выхватила семизарядный наган, взвела курок.
Михайло успел отбить руку. Пуля врезалась в потолок. Белая пыль притрусила темно-лиловое вино в граненых стаканах.
Все помертвели. Тишину разрезал острый шепот Михайла:
— Спрячь пистолет, мразь поганая!
Дуся повиновалась.
— Вон отсюда!
Дуся-замполит попятилась к выходу.
Лицо Михайла посерело. На скулах подрагивали мускулы, на лбу выступили капельки пота.
Мать испуганно смотрела на сына. Совсем чужой человек. Ее сын был тихий, покладистый, ласковый. А от этого веет железным холодом.
2
— Отец, как же ты терпишь такую?
— А шо я зроблю? Прислали: вот тебе замполит. Меня не спросили. Работников же не хватает. Все коммунисты в армии.
— Поезжай в райком, докажи им... Поедем вместе!
— Николи мне разъезжать. У меня вон трактора в борозде стоят. Запчастей нет, хоть алла кричи!
— Это поважнее твоих тракторов. Она же Советскую власть в расход пускает! Люди ждали: придут с востока братья, освободят. Молили бога, чтобы поторопил то время. Дождались! При боярах их били палками, теперь наганом.
— Черт ее знает... Она же заслуженный партизан. Член партии.
— Назад оглядываешься? Вперед гляди. Может, фашистов била здорово. Но сейчас перед ней не фашисты — советские люди. А она в каждом видит врага и гада. У нее мозги сбиты на сторону... Хорошо, я сам поеду!
— Охолонь трошки. Завтра буду на бюро райкома. Поговорю.