— Всё рассказал, о чём спрашивали?
— Я им ничего не сказал. — Ещё один пионер Коля Герасимов нашёлся, подумал я, и продолжил.
— Ладно, сначала расскажи, про что спрашивали, а потом будешь врать, про что не говорил. — Махмуд опустил голову.
— Спросили, — где посты? Сколько наших солдат впереди? Где лучше пройти? Сегодняшний пароль.
— Допрашивал, кто?
— Офицер ихний, на носилках лежал, книжка какой-то смотрел и задавал вопросы. Говорил как не русский. Если я не понимал, или долго тянул с ответом, били по голова и лицу. Вот я и сказал, что там, где меня взяли, очень много войск, и там лучше не ходить. Офицер подумал, посмотрел карту и ткнул пальцем, указав на болото и наведя на меня пистолет. Тогда я и сказал, что там проведу.
— Пароль, зачем назвал?
— Немцы его сами подслушали, а когда я попытался соврать, меня ударили. Когда сказал настоящий, бить перестали.
— Как догадался?
— Когда я сказал Бобруйск, офицер переспросил, — Вас? А тот, который меня бил, ответил, — я-я Бобруйск. И пинать, перестал.
— Как понял, что тебя офицер допрашивает?
— Фрицы его хером называли. То хер гаупман, то хер официр.
— Понятно. Дальше что?
— Немцы сначала посовещались, потом собрались. Валенки с меня сняли, чтобы не убежал, а потом заставили нести носилки. Сначала шли прямо, потом повернули налево. Вышли к болоту. По берегу выслали дозоры, проверить далеко ли наши. Когда дозорные вернулись и доложили, пошли через болото вперёд. Шагов двести шли нормально, потом лёд начал трещать и прогибаться. Послали вперёд меня. Я лёг на живот и пополз по-пластунски, а чтобы не убежал, к моей ноге привязали верёвку, и один из фрицев пополз за мной, остальные следом, и тоже ползком. Носилки и несколько солдат остались на месте, офицер ползти мог, но нужно было разведать дорогу. Заметив занесённую снегом полынью, я прополз по самому её краю, а потом повернул налево. Верёвка была длинная, и фриц, увидев, что я резко свернул, решил срезать угол, провалился и зарюхался в воду.
— Почему тогда не убежал?
— Я хотел, но впереди сплошные полыньи пошли, да и фриц меня за верёвку потянул, петля затянулась, и с ноги не снять, а руками я за кочку зацепился. Другие фашисты неподалёку, стрелять только потому не стали, что шум поднимать не решились.
— Дальше что?
— Фриц выполз, держась за верёвку, а потом мы поползли обратно и вернулись к берегу. А дальше вы знаете.
— Ну и что с ним делать будем? Товарищ лейтенант. — Спрашиваю я.
— А ваши предложения? Товарищ сержант.
— Я думаю просто расстрелять. И нам позору меньше, да и другим неповадно будет.
— Поддерживаю. Вот командира роты дождёмся, составим акт и шлёпнем перед строем. В трибунал думаю, передавать не будем. Зачем сор из избы выносить?
— Да, в трибунал ни к чему, а то ещё приговорят к высшей мере социальной защиты через повешенье, колоски припомнят, ещё что-нибудь найдут. Хотя, — может не будем торопиться? А, товарищ лейтенант? Всё-таки чистосердечное признание, плюс смягчающие обстоятельства.
— Можно и не торопиться. Во всём содеянном преступник сознался, а расстрелять мы его всегда успеем. А какие там смягчающие обстоятельства?
— Врага он в западню всё-таки завёл, хоть и не знал, что мы по его следу идём, так что можно сказать герой, почти как Иван Сусанин.
— Герой, а Родину предал.
— С этим не поспоришь, поэтому награждать его не будем, но и расстреливать тоже. А если крысятничать перестанет, то и бить его никто не будет.
— Да я, да мне, да никогда в жизни… — Поняв только то, что его не убьют, начинает оправдываться Рафик.
— Ты ещё перекрестись, правоверный. — Не выдержав, говорю я.
— А надо, — насторожился Махмуд…
Точку в нашем допросе поставил артобстрел, поэтому услышав завывание снарядов, залегаем там же, где сидели. Снаряды рвутся в овраге по ту сторону дороги, а также на ней, до нас долетают только перелёты и взрываются наверху. Поэтому после очередной серии вскакиваем, и сломя голову несёмся по оврагу вглубь леса, подальше от дороги. Ну его в баню! Лупят немецкие стопятки. Так что попадать даже под случайный разрыв, нет никакого желания. А вот тебе и ответ на вопрос. Пережидая очередную серию разрывов, размышляю я. Не зря значит на свою старую огневую не полезли. Там сейчас жарко. На уровне подсознания считаю разрывы. И снова бросок. Звук выстрелов доносится с запада, а убегаем мы на северо-восток, так что надеюсь, в эллипс рассеивания не попадём. После очередной перебежки куда-то пропал Махмуд. Хрен с ним, потом найдётся, а пока свои ноги надо уносить подальше. Судя по всему, фрицевские канониры стреляют по карте, меняя установки прицела, и работает всего одна батарея. Четыре выстрела вдалеке, и четыре разрыва неподалёку. Достаточно только сместить прицел влево, и прилетит по нам. Корректировщик на высотке возле деревни, но точного места разрывов он не видит. Лес, да ещё и ночь. Хотя уже шесть часов утра. Рановато сегодня фрицы шухер устроили. Ну ничего, мы им это днём припомним. Мины есть, будем надеяться, что и миномёты не накроет. Вроде всё? Нет. Ещё разрывы, но это уже правее, даже свиста осколков не слышно. Зато фрицевские миномёты открывают огонь по опушке леса, давая жизни нашей пехоте. А вот это они зря, с рассветом будем сидеть на соснах, и искать, откуда они стреляют. При максимальной дальности в два с половиной километра, самовары гансов, должны быть где-то недалеко. Если стрелять с того берега реки, и по опушке возле дороги, то как раз такая дальность и получается. А вот если фрицы на плацдарме в самом Слизнево, то им крупно не повезло. Убьём сразу толпу ушастых, и с батареей разделаемся, а может и пару хат изнахратим. Да и гансам в деревне насыплем угольков за шиворот.