-Я поплыву только со своими воинами! - с готовностью воскликнул Главк. - Мне больше и не надо. Насколько я помню, дворец Гипотеона вовсе не столь неприступен, как иные. Ты же следуй своим путем. И пусть сердце твое не тревожится за исход дела.
Мне и правда не пришлось беспокоиться. Гипотеон запросил мира и дал мне воинов и корабли. Его мать и дети стали заложниками и отправились на Крит.
Позднее я понял, чем была вызвана сговорчивость Гипотеона - когда увидел лестригонов в бою.
Лаодок, басилевс Анафы. (Восьмой год восемнадцатого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Стрельца)
Отправляясь в Анафу, я надеялся, что сумею склонить хитроумного Лаодока на свою сторону. И для начала решил напомнить этой мангусте, кто его анакт. Это было не так уж трудно сделать. Подданные Лаодока считали критян почти богами. От Катаклизма Анафа пострадала куда сильнее Крита. И население ее погибло почти поголовно. Но варвары, пришедшие на остров, были пленены даже развалинами - тенью былой роскоши.
Потому на берег я сошел со всей торжественностью, какая подобает анакту Крита. По широким сходням спустился усыпанный лазуритом египетский паланкин с золотым лабрисом, укрепленным наверху, влекомый восемью гигантами-нубийцами в алых мисофорах, золотых браслетах и ожерельях. За ними следовали варвары Нергал-иддина, подобные грозным богам в своих до блеска начищенных панцирях. Я сам даже не порадовал зевак правом лицезреть себя: тончайшие виссоновые занавески позволяли мне видеть все вокруг, но смотревшие снаружи различали лишь неясную тень в рогатой критской короне. Благородные мужи Крита следовали за паланкином на колесницах.
Басилевс Лаодок вышел встречать мои корабли. Я издалека разглядел его на берегу - все такого же пухлого, круглоголового, с длинными кудрявыми волосами, заметно поредевшими за последний Великий год, но, как всегда, нарядного и ухоженного. С ним была большая свита. На улицах нас ждала толпа, и путь критян был устлан цветами.
На крыльце дворца гостей ждала уже немолодая царица Анафы Ипатия во главе многочисленных дочерей, невесток и внучек. Лаодок считал, что не стоит рассеивать многочисленное потомство по окрестным островам. И если сыновья его охотно брали в жены соседских царевен, то дочери оставались во дворце отца, выданные замуж за гепетов басилевса. Сейчас я невольно отвел взгляд в сторону. Больно видеть чужих детей, когда твой любимый сын отправился к Аиду. Тем не менее, у меня хватило сил лучезарно улыбаться в ответ на сияющие улыбки хозяев и произнести слова пожеланий благосклонности Гестии этому гостеприимному дому.
-Все готово для того, чтобы ты, богоравный анакт Крита Минос, сын Зевса, мог отдохнуть от трудов долгого пути, - приветливо произнес Лаодок, почтительно склоняясь передо мной, когда я поднимался по ступеням его дворца. - Все готово для пира. Войди в мое скромное жилище, подкрепи свои силы пищей, возвесели истерзанное сердце вином. Пусть сегодня отступят от тебя все заботы, божественный! Позволь мне насладиться великой радостью: ты вошел в мой дом, скиптродержец, ты стал моим гостем!
Лаодок щедро расточал любезности и, должно быть, готовился торговаться, как ханаанский купец.
-Благодарю тебя за заботу, - не уступал я ему в притворстве.
Мы миновали портик, расписанный изображениями праздничных процессий, - так же, как в Лабиринте на Крите. Катрей, помнится, любил злословить по поводу роскошества дворцов северных государей, где небывалая пышность соседствует с простотой нравов, и в расписанных искусными художниками мегаронах валяются шкуры животных, забитых для пира, источая кровяную вонь и собирая тучи мух. Менетий, отец Лаодока, эти насмешки запомнил. В его дворце я никогда не видел подобного беспорядка. Невольно вспомнил, как жадно выпрашивал он у меня искусных художников и щедро платил за вазы, треножники, кресла, ложа и тканые покрывала. Лаодок тоже охотно скупал дорогие вещи, стремясь потягаться, разумеется, не с хозяином Лабиринта, но с богатейшими из моих гепетов. Он обычно охотно показывал мне свои новые сокровища. И сейчас я поинтересовался, что же появилось во дворце за последнее девятилетие?
-О, мой возлюбленный анакт! - воскликнул Лаодок, горестно возводя большие круглые глаза. - Поверь мне, я далеко не так богат, как в прошедший великий год. И сейчас, садясь за стол, ты увидишь: я еще могу порадовать своих гостей дарами щедрой Амфитриты. Рыба по-прежнему идет косяками в сети моих ловцов, но вот стада оскудели. Что же до Деметры, то она, видно, гневается на меня не на шутку. Сколь ни приносил я могучей дочери Кроноса щедрых жертв, урожаи на моем острове год от года хуже. Да не сочти вынужденную скудость моего стола знаком негостеприимства!