О, Немезиды, богини свирепые и неукротимые! Вы, терзающие мою печень!!! Видно, есть на свете человек, которого вы преследуете так же неотвязно, как меня! Отчего бы в таком случае нам не устроить жертвоприношение в вашу славу? Почему мне самому не принять участие в этом бою? Мне было невмоготу сидеть под стенами Нисы, бездействуя. Но я тревожился, что лавагет Гортин найдет неразумным мне, анакту Крита, самому бросаться в бой. Пожалуй, он был прав, однако мысль о том, что я снова должен буду смотреть, как другие герои обагряют свои мечи и копья кровью, а Эвмениды в это время станут рвать на части мое сердце, казалась мне невыносимой.
Я повелел всем басилевсам собраться в моем шатре.
Приказ мой был выполнен со всей поспешностью, на которую только способны люди. И все же, я хорошо помню: ожидание казалось мне бесконечным. Я, разумеется, должен был появиться последним и сидел в той части палатки, что скрыта от взоров пришедших занавесом. Мне было хорошо видно, кто входит внутрь, я же оставался для них незримым. Я и сейчас помню, как собирались подвластные мне басилевсы для совета. Главк и благородный Амфимед явились почти первыми, не скрывая своего нетерпения. Следом за ними спешили мои сыновья с Пароса - Хрисей и Нефалион. Скаля в хищной улыбке зубы, отчего их лица, заросшие почти до глаз густой бородой, казались еще более пугающими, они ревниво поглядывали на Главка. Я знал, что тревожит их отважные сердца. Парос был дорог мне, и я часто оберегал его воинов - хоть и отважных, но немногочисленных. Вот и сейчас моих сыновей-титанов тревожила мысль, что иные стяжают славу в бою, им же достанется доля выжидания. Мрачный Гипотеон с Астипалеи также старался выказать рвение и явился на зов своего анакта поспешно. Мысль о детях и матери, живущих в моем дворце, заставляла его хранить мне верность и служить без обмана. Та же забота заставила торопиться Лаодока с Анафы и Инея с Сифноса. Поймав их преданные взоры, устремленные на пурпурную завесу, за которой я скрывался, я чувствовал, как сердце мое исходит желчью. Прочие цари не были так проворны. Их не гнали ни жажда битвы, ни страх. Нечего было бояться ни богоравным Наксосу и Лаодоку с изобильной плодами Дии, ни мужьям моих дочерей Ксенодики и Сатирии - Кафавру с Китноса и Эванфу с Серифа, ни прямодушному Ификлу с Милоса. Что же до сыновей Радаманта, то я понимал, что придут они вместе и последними.
Тяжеловесные, неспешные и рассудительные, во всем подобные своему отцу, они вошли в мой шатер: богоравный Гортин, что привел отцовский флот, мудрый Ритий, басилевс Китноса, и Эритр, чьим уделом был Сирон, лежащий подле отцовских владений. Кроме царей на совете были и те, чья мудрость и благородство снискали им славу великих стратегов.
Когда все расселись по местам, Ганимед отодвинул завесу, являя перед собравшимися анакта Крита. Я обвел взглядом пестрые ряды своих отважных стратегов и произнес:
-Стало известно мне, что Кефал Итакиец идет на нас с войском. Оно движется от Афин, и в нем столько народу, чтобы снарядить четыре десятка кораблей. Славные воины, что были в дозоре, заметили врага загодя. Лишь завтра подойдут его воины к Нисе - а нам уже ведомо об их приближении. Что скажете вы, благородные мужи?
Я протянул скипетр лавагету Гортину. Тот принял его, произнес неспешно, почти равнодушно:
-Кефал, сын Гермеса - не тот стратег, от которого следует ждать хитрости и ловушек. Ему по душе честный, открытый бой! И он его получит!
-Эвоэ! - воскликнул Главк, хлопая в ладоши. - Мои лестригоны уже заскучали! Они дики и не терпят ленивой осады! Пусть встретят врага и, наконец, покажут тебе, отец, на что способны! Дозволь мне выйти против Кефала, мой богоравный повелитель, и я принесу тебе щит и доспехи заносчивого сына Гермеса.
-Мои воины тоже засиделись без дела, - ревниво заметил Нергал-иддин. - Печень их, о, великий анакт, обольется горькой желчью от горя и зависти, если лестригоны покроют себя славой, потешив Ареса, а мы будем смотреть издали.