Я был готов помириться с ним. Но Ганимед, почуяв, что я не гневаюсь, бросился мне в ноги, желая показать, что раскаивается до самых глубин сердца. И это было так по-рабски! Тошнота снова подступила к горлу. Любил ли я его когда-нибудь? Если и да, то совсем недолго. Потом жалел раба. Потакал его желаниям, угождал мелким капризам, задаривал всяческими дорогими безделушками. Он считал, что я люблю его. А сейчас и на эти подачки сил нет.
"Ему надо дать свободу и определить туда, где он сможет жить в роскоши и почете. Он будет доволен, - эта мысль показалась мне наиболее разумной. Ганимед не был лишен чувства благодарности. - В храм. Или в святилище, на Дикту. Нет, лучше в то, что ближе к Кноссу, на горе, похожей с моря на профиль бородатого мужа".
-Да, верю. Но ведь ты прав. Твои годы уходят... Я отпущу тебя на волю.
Ганимед побелел, и глаза его расширились. Он уже не мог играть и притворяться. Взвыв от отчаяния, он с новой страстью принялся целовать мои ноги.
-Не гневайся, мой богоравный, мой возлюбленный Минос! Я сказал неправду тебе!!! Ате вложила в мою грудь эти слова! Ярость рождала на языке то, чего никогда не было в помыслах! Не прогоняй меня от себя!!!
Ганимед разрыдался. На этот раз - без всякого лицедейства. Вот только, в отличие от Мермера, он не вызвал у меня сочувствия.
-Ты сказал правду, - ответил я, из последних сил придавая своему голосу теплоту и мягкость. - Но в том, что я состарился, нет твоей вины. У меня нет оснований гневаться на тебя. Наоборот! Твоя верная служба достойна награды. Я не беру своих слов обратно. Ты больше не раб. Но как ты подумал, что я могу вышвырнуть тебя из дворца - после того, как ты верой и правдой служил мне столько лет?
Ганимед тотчас умерил рыдания, поднял на меня залитое слезами лицо.
-Думаю, тебе не стоит возвращаться в Трою, - продолжал я. - Вряд ли кто-то из твоих сородичей будет рад увидеть тебя. Я посвящу тебя Зевсу, моему божественному отцу.
Ганимед затаил дыхание. Не то понял, что в его лапки попал жирный кусок, не то ждал, что я нанесу предательский удар, тотчас забрав его и лишь подразнив грядущим благополучием.
-Ты войдешь в храм Зевса не как раб, но как жрец.
Ганимед медленно выдохнул, стараясь делать это как можно более бесшумно. Он еще боялся поверить в свое счастье.
-Все то, чем владел ты, живя при мне, отныне принадлежит тебе. И далее я не забуду о тебе. Я сказал.
Юноша уже настолько совладал с собой, что смог приглушить облегченный вздох. О подобной милости он и мечтать не мог.
-О, Минос, - в голосе Ганимеда звучало столько признательности, что я, боясь сорваться снова, поспешил позвать воина, стоявшего у шатра, и распорядиться:
-Доблестный Бэл-убалит! Скажи, что я повелел собрать три таланта золотом, десяток пифосов зерна, да по десятку амфор с вином и оливковым маслом. Все это надлежит отправить в святилище Зевса, моего божественного отца, что на горе под Кноссом. Ты сам соберешь отряд, который повезет дары. С тобой поедет Ганимед, сын Троса, которому я сегодня даровал свободу и который отныне - жрец отца моего. Пусть примут его с честью, достойной его царственного родителя. Пусть возносит он молитвы, чтобы боги даровали Кноссу победу над Нисой и Афинами.
Скилла. (Ниса. Девятый год восемнадцатого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Скорпиона)
Да будут прокляты эти дождь и ветер! В одну из таких ночей нисийцы обязательно подберутся к моему стану незамеченными. И даже самый бдительный страж не увидит врага, крадущегося к нему в этой тьме, подобной тьме первозданного Хаоса!!!
Кутаясь в теплый плащ, я слушал, как бесится холодный ветер за полотнищами моего шатра. До зимы уже недалеко. Скоро мы встретим под стенами Нисы шестое новолуние. А город как стоял, так и стоит - как заговоренный! Сколько раз, сходясь с войсками Ниса, мы обращали их в бегство! Но ворваться в ворота ни разу нам не удавалось.
Я заворочался на ложе. Главк, вернувшийся из очередного набега и сейчас деливший со мной кров, поднял от подушки всклокоченную голову, посмотрел на меня.
-Уже утро, отец? - хриплым спросонья голосом спросил он.
-И первой трети ночи не миновало, - успокоительно отозвался я. - Я потревожил твой сон?
-Полно, отец, - Главк сел, от души зевнул и потянулся. - Если я хочу спать, то меня не разбудит и пение пьяных лестригонов.
Мы рассмеялись. Сын рывком поднялся, подошел ко мне, положил на плечо тяжелую руку.
-А вот отчего ты не спишь?
-Мне нужно совсем мало времени для подкрепления сил сном, - грустно улыбнулся я. - А уж если одолевают думы...