-Ты пришел, Андрогей, потому что знал, что я собираюсь сделать?
Он не стал кривить душой:
-Да, отец, но я давно просил владык Эреба, чтобы они дали мне встретиться с тобой и утешить тебя, сказать, что мне там не плохо. Только Аид говорил мне: "Ты не можешь следовать за ним неотлучно, как раньше. Не береди его ран". А сегодня мудрейший и справедливейший из богов сказал: "Я ошибался. Иди, помоги отцу своему. Не дай ему уйти сейчас, когда сердце его до краев заполнено отчаянием!".
Андрогей поглаживал меня по волосам, и боль, которая гнездилась под сводами черепа, постепенно уходила. Я обретал если не бодрость, то ясность мыслей. Почувствовав это, Андрогей продолжил:
-Слушай меня внимательно, отец. Владыка Эреба велел сказать: когда в следующий раз сломаешься под бременем тоски, повели позвать флейтистов, и пусть они играют возле твоих покоев. Сам же ляг на ковер и, безмолвно призывая всеблагую Персефону, дыши так, как научил тебя Асклепий. И тогда ты окажешься там, где сможешь решить: жить тебе или умереть. Если выберешь смерть, то вскоре твое тело найдут бездыханным, если жизнь - силы возвратятся к тебе, и ты сможешь далее нести возложенное на твои плечи бремя. Дай мне слово, отец, что поступишь так!
Сын с мольбой смотрел на меня, и я был не в силах отказать. Кивнул:
-Клянусь водами Стикса.
Андрогей облегченно перевел дыхание и торопливо продолжил:
-И еще! Умоляю, не гневайся на Зевса. Не позволяй эриниям затмить твой разум, отец. Вспомни, разве Громовержец не милосерднее других богов, которые желают править Ойкуменой? Разве ты сам не счел, что лучше служить ему, чем Посейдону? Разве ты откажешь ему в мудрости? Разве он не заботится о людях? Вспомни хотя бы, что ему противны человеческие жертвоприношения, которые ты ненавидишь всем сердцем! Разве не любит он тебя? И разве все эти годы, доколе усталость не стала подтачивать твой дух, ты не почитал его как родного отца? Или ты полагаешь, что доселе был слеп и безумен, и только сейчас, когда готов в отчаянии прервать нить своей жизни - ты мудр и всевидящ? Попроси у Зевса прощения за то, что бросился искать помощи у Аида. Кронион отходчив. Он вернет тебе милость и даст править в мире и покое, доколе не придет твой срок.
Что-то чужое было в этих словах Андрогея. Такие рассудительные речи больше подобали мне, и потому не приносили облегчения - я не верил им.
-Разве я не погубил свое царство?
-Ты полагаешь, есть нечто вечное? - упрямо возразил Андрогей, - Упрекать ли лекаря, который взялся лечить смертельно больного, но не смог исцелить его, или похвалить его искусство, что тот смог продлить дни жизни несчастного и облегчил его страдания?
-Или ты не видел, - сухо отрезал я, - я разрушил твердыню, расшатав ее устои!
-Там, где я обитаю, слышно биение сердца Кроноса. Побеседовав с отцом всех богов я понял: царство твое было обречено на смерть еще до того, как Астерий принял власть в свои руки! - с отчаянием воскликнул Андрогей, стискивая мои ладони и прижимая их к груди. - Отец, никто из живущих ныне не ведает мощи этого бога. А он по-прежнему правит Ойкуменой, хоть и сошел в царство первенца своего. Ни смертный, ни олимпийские боги не в силах спасти то, что он счел изжившим себя. Лишь мудрым мойрам да, пожалуй, владыке обширнейшего и гостеприимнейшего царства, куда мы все сойдем однажды, известны его помыслы. И потому...умоляю, отец! Прости Зевсу мою смерть! В том, что случилось, нет его вины. Он был лишь камешком в хальме, в которую Древнейший играет сам с собой .
-О, выходит, мне надо посочувствовать моему могучему отчиму, - горько рассмеялся я. - Кому как не мне знать, что значит быть любимой игрушкой богов!
-Слова твои исполнены горечи, - твердо ответил Андрогей, - но ты не догадываешься, насколько они верны. Так примиришься ли ты с анактом всех богов?
-Раз уж ты ходатайствуешь за него... - слабо улыбнулся я. - Разве не преклоню я слух к твоим мольбам? И, коли мне и дальше оставаться царем этой земли, неужели я решусь оставить ее без покровителя?
Андрогей облегченно вздохнул, прижался ко мне щекой. Некоторое время мы молча сидели, наслаждаясь присутствием друг друга. Потом он нехотя поднялся, улыбнулся печально: