Если он окажется у меня...
- Тогда я не стану спрашивать волю богов! - рубанул рукой Зевс.
Итак, силок почти затянулся. Разве что Минос окажется менее проницателен, чем я о нем думал. Но тогда... кто запретит мне выждать три или четыре великих года и попытаться снова заполучить его? Уж кому-кому, а мне, богу мертвых, известно лучше, чем кому-либо: нет ничего вечного и необратимого.
- Да будет воля твоя, о, анакт мой, - склонил я голову, почти уверенный, что выиграл.
* * *
А вот Минос, сын Европы, благодаря мне, вынужден был сыграть в игру куда более опасную. Я ставил его перед выбором, и заставлял его делать почти вслепую. И если пытаясь обмануть Зевса, я не чувствовал ни малейших угрызений совести, то, думая о Миносе, полагал себя виноватым перед ним.
Я не слишком люблю пользоваться даром читать в сердцах и помыслах людей невысказанное. И повлиять на решение Миноса, сына Европы не мог. Но все же отыскал уже бывшего анакта Крита - далеко от его роскошного дворца, в городе Камике на Сицилии, куда его забросила буря, - и теперь чутко вслушивался в его помыслы. Так мне было легче.
Сын Европы уже умер. Если бы душа его еще не оставила тела, я ощутил бы боль от ожогов: его труп плавал в пифосе с горячей водой, и какой-то рослый, мускулистый человек, бесстрашно запустив руки в кипяток, вытаскивал его на уложенный каменными плитами пол и истошно вопил - не от боли, а от страха.
А Минос, как все люди, умершие внезапно, ошалело оглядывался вокруг и с изумлением таращился на собственное маленькое сухое тело, так непривычно грузно шмякнувшее об пол.
Царь величайшей в Ойкумене державы расстался с жизнью в ванной комнате дворца местного царя Кокала, куда его проводили, дабы он с дороги омыл свое тело прежде, чем воссесть за стол.
Кокал - крепкий еще, хотя и немолодой воин, вбежал в ванную, быстро понял, что произошло, вцепился в плечи мускулистого банщика и стал орать на него. Тот залепетал, немилосердно коверкая слова, что-то про коврик, о который запнулся царь и упал в пифос с кипятком. Но Минос то отлично знал, что банщик лжет. Ибо он, только что бесстрашно совавший в кипяток руки, которые теперь воздевал к небу, демонстрируя на глазах вздувавшиеся волдыри, мигом раньше свернул Миносу шею и толкнул его в этот самый пифос.
Минос, еще не до конца поверивший в собственную смерть, смотрел на произошедшее несколько отстраненно. Он не гневался и не помышлял о наказании коварного банщика и тех, кто направил его руки. Я даже уловил некое восхищение этим тщательно продуманным убийством. Ну да, ему было с чем сравнивать: сколько заговоров против себя он раскрыл и сколько козней против врагов своих лично продумал...
Потом сын Европы, осознавший, наконец, что умер, и враз утративший интерес к поднявшейся вокруг его тела суете, повернулся и направился из переполненных шумных покоев наверх. Пошел, по привычке поднимаясь по лестнице, хотя мог бы и взлететь. Но он брел, и даже придерживался за стенку, как будто его призрачные ноги могли подкоситься. И, выйдя на воздух, сделал глубокий вдох, хотя у него уже не было нужды дышать. Огляделся вокруг. Сердце мое сжалось: надо было чувствовать ту тоску, с которой он оглядывал нищий акрополь Камика, скользкую, мокрую от недавнего дождя плоскую крышу дворца - то, что он полагал последними ощущениями на земле. А еще у него сосало под ложечкой, и в животе, словно у живого, было холодно и тяжело.
"Что же... беспамятство Асфоделевых лугов... еще немного - и мне будет все безразлично. Как много раз бывало - надо просто перетерпеть боль - потом будет легче", - уловил я обрывки его горестных мыслей. Явно тщетное утешение. Хотя страха он не выказывал. Привык скрывать свои чувства при жизни, и в смерти не утратил этого навыка. А облик его изменился: исчезли спутанные мокрые волосы, нагота. На нем был чистый белоснежный мисофор и на голове - узкий серебряный обруч, украшенный синими камнями. Я невольно залюбовался - прекрасный, мудрый судия царства мертвых.
А еще он четко видел дорогу, ведущую к берегам Стикса. И был готов отважно ступить на нее и смело встретить свою судьбу. "Ему даже провожатый не нужен, чтобы прийти в Аид, а Зевс хочет приковать его к своему золотому трону!!!" - с горечью подумал я. Но Гермес уже появился, и Минос почтительно приветствовал легконогого вестника богов.
- Я готов следовать за тобой, о, Психопомп, - голос его был слегка хрипловат, но смуглое лицо бесстрастно и невозмутимо. Хотя Гермесу тоже дано читать в людских помыслах, и он, судя по грустной улыбке, тоже ощутил страх Миноса перед небытием.