-Таких, как ты, много в твоих землях?
-Баб-Или - большой город, анакт, и вокруг царя немало людишек, подобных мангустам, хитрых и вороватых. Но в горах и на границах есть те, кто не забыл, что он мужчина.
Я выпустил его руку, вскинул голову:
-Ты сослужил мне немалую службу, Нергал-иддин. Я не забываю добра и возвышу тебя. Отряд, который спас мне жизнь, мал. Как только закончится это безумие - пошли надежных воинов во все пределы, пусть они наберут людей, годных в войско. И над всеми начальником станешь ты. Отныне ты и твои люди будут охранять меня и сопровождать повсюду. Я сказал!
Итти-Нергал зашатался, рухнул на колени и обхватил мои ноги, покрывая их поцелуями. Тело его сотрясалось от сдержанных рыданий. Я почувствовал, как к горлу моему тоже подступает комок, закусил губу и тряхнул головой, отгоняя ненужную слабость.
Что-то я стал слишком скор и на гнев, и на слезы.
Прочь, Ате, прочь!
Не хватало ещё уронить себя в глазах моего Нергал-иддина! С тобой можно быть откровенным, Ате, тебя ведь ничем не удивишь. Что такого в том, что царь стесняется собственного раба?
-Ступай. Будь подле моих покоев, ты можешь понадобиться.
Он поклонился, вытер кулаком мокрые щеки и удалился.
Ате, плутовка, кажется, тоже оставила меня. Где твои руки, почему ты не играешь с моими волосами? Проведи хотя бы эту ночь со мной, сестренка! Чтобы я уснул, и сердце моё не болело. Нет, ушла...
Я, кутаясь в плащ, побрел в свои покои. Спешить мне было некуда. Я уже точно знал, что, несмотря на усталость, заснуть не удастся, и ночь будет такой же нестерпимо долгой, наполненной чужими голосами и нежеланными воспоминаниями. Все уже решено, Ате, - и подтверждено моим словом. Ни слёзы стариков, пришедших просить за своих сыновей, ни угрозы жриц, ни моё собственное сердце не в силах заставить меня изменить решения.
Мне было невмоготу долее оставаться в одиночестве, но к Пасифае идти не хотелось. Керы витали вокруг меня. Не мог я привести их к моему первенцу, готовому вот-вот появиться на свет. Даже позвать рабыню я не мог - Пасифая спасла мою жизнь, но и не думала снимать проклятье.
И я пошел к Сарпедону. Мне больше некуда идти.
В опочивальне брата было темно: уже смеркалось, но светильников он не зажигал. И никак не ответил на моё приветствие - как лежал, скорчившись, лицом к стене, так и не пошевелился. Но я точно знал, что он не спит. Подошел, сел рядом, положил руку на его плечо. Он вздрогнул, как от прикосновения раскаленного клейма, но промолчал.
-Сарпедон! - позвал я его тихо. - Мне надо поговорить с тобой, Сарпедон.
Брат нехотя поднял растрепанную голову, уставился на меня. Глаза его влажно поблескивали в полумраке, а лицо, в обрамлении смоляных кудрей, падавших на щеки, казалось совсем изможденным. Когда брат прикрывал глаза, оно становилось похожим на череп.
-Ты всё же решил порасспрашивать меня? - скривил Сарпедон губы.- А где же Келмий?
Я дёрнулся, как от удара плетью:
-Это мне не нужно, - ответил устало. - При дворе оказалось достаточно людей, ядовитых, как змеи. Труднее было отделить виновных от оклеветанных. Но все взвешено, я выслушал всех и дал возможность оправдаться каждому.
-Тогда зачем я нужен тебе? Хочешь, чтобы завтра пришел посмотреть на казни?- Сарпедон вяло покачал головой. - Делай со мной что хочешь - я не пойду.
Здесь я мог быть уверен - так и будет. Мой податливый, как воск, брат при случае оказывался упрямее меня самого.
-И этого мне не надо, Сарпедон, - вздохнул я. - Просто мне невыносимо быть одному.
Он удивленно вскинул глаза. Я печально усмехнулся:
-Разве я не приходил к тебе раньше? Всегда, когда мне было плохо, я шел к тебе! В детстве, когда мать наказывала меня, перед трудным походом, после испытаний в священной роще... Почему ты удивлен, что я опять пришел к тебе? Что легло между нами? Корона? Или смазливый мальчишка, расчетливый, как ханаанейский купец?
Я придвинулся ближе к Сарпедону. Тот невольно вскинул руку, чтобы заслониться от возможного удара.
-Ты никогда не боялся меня, Сарпедон. И ты знаешь, что я никогда не трону тебя! - прошипел я сквозь стиснутые зубы. - Что я такого совершил, что ты считаешь меня чудовищем?!
Сарпедон молчал, испуганно глядя на меня. Тело его по-прежнему было напряжено. Он весь подобрался, как дикая кошка перед гончей.
Я не выдержал. Озлобление, гнев, страх, все эти дни бывшие в узде, враз прорвались и навалились на меня. Я вскочил, взвизгнув, схватил легкий египетский столик, запустил им в стенку: