Бык отошел назад и, роя копытом землю, наклонив рога, приготовился к разбегу.
Молния, сверкнувшая в этот момент, была для меня такой же неожиданностью, как и для Посейдона. Я упал, не удержавшись на ногах, а бык, задрав хвост и обильно облегчившись со страху, понесся прочь. Разгневанный Зевс, явившийся передо мной, не дал мне подняться, свалив мощнейшей затрещиной.
-Не было моего дозволения на поединок! - ревел отец, наступая на меня, потрясая кулаками и топая ногами. - Отступник! Ползающий во прахе у ног моих!!!
Он был вне себя от ярости, но убивать меня явно не собирался. Я тоже вспылил - впервые за все эти дни - и, совершенно не помня себя, крикнул, воздев сжатые кулаки:
-Пусти, отец, я должен исполнить свое предназначение!!!
-Твое предназначение - служить мне, ослушник, - все еще громыхал, но уже подобно дальним раскатам, отец. Он был скор на гнев, но отходчив, и я почувствовал, что гроза миновала. - Избавление придет завтра, Минос.
И Зевс снова исчез.
Невероятная усталость навалилась на меня, оглушила, как удар меча по шлему - до темноты в глазах и разрывающей виски головной боли. Отец выбил меня из вызванного заклинаниями состояния, и я сразу ощутил боль и изнеможение. В горле запершило от гари, обожженную солнцем и горячим пеплом кожу засаднило, разбитые ноги болели невыносимо, хотелось пить. Висевшая на поясе тыквенная бутыль давно была пуста.
Я заставил себя встать и, пошатываясь, побрел в сторону моря. Там, у крутого спуска в дубовой роще, некогда бил источник.
Дубрава была выжжена. Родник пересох. Но у обрыва, где давным-давно стояла наша хижина, возле тропинки к морю все еще росла виноградная лоза, посаженная Дивуносойо. Тяжелая, лиловая гроздь свешивалась с нее почти до земли. Я подошел к ней, встал на четвереньки и с жадностью стал обрывать губами сочные ягоды.
Потом упал на землю и, переваливаясь с бока на бок, постарался осушить потное, горящее тело. Перед глазами все плыло...
Бык мог вернуться и расправиться со мной. Мне было все безразлично. Я засыпал на ходу.
...Когда-то мы здесь купались с Дивуносойо... Вон в той бухте... И лежали, обнявшись, на песке... "Знал бы ты, как красиво смотрится на твоей темной коже золотистый песок", - говорил мне Дивуносойо.
Здесь песка не было - лишь серый пепел от сгоревшей травы и листьев.
А море отсюда отлично видно, как и много лет назад, когда Посейдон обрушивал на остров тучи пепла, песок на берегу был черный.
Страшен черный песок...
Геракл. (Первый год восемнадцатого девятилетия правления царя Миноса, сына Зевса)
Кто-то взял меня за обожженное плечо и перевернул на спину. Всё тело пронзило болью. Я, очнувшись от тяжелого сна, вскрикнул, откатился в сторону, рывком вскочил на ноги и, ещё не соображая, где нахожусь и с кем имею дело, выхватил меч. Передо мной стоял человек. Очень высокий, с широченными плечами, мохнатой грудью, видневшейся из-под не совсем свежего хитона. Его руки и ноги казались чудовищным нагромождением мускулов, оплетенных синими веревками вен. Копна черных, с рыжиной, волос и борода придавали его широкому загорелому лицу звероватое выражение. А вот глаза были светлые, добрые, по-детски широко распахнутые миру. Что-то в этом лице показалось мне до боли знакомым. Присмотревшись, я узнал черты собственного отца - Зевса.
-Я не разбойник и не желаю тебе зла, благородный юноша! - прогрохотал, старательно понижая голос, чужестранец, простирая ко мне широкие, как лопасти весел, ладони. - Мне просто хотелось узнать, жив ли ты, и не нужна ли тебе помощь?
-Ничуть, - я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. Остатки сонной одури, наконец, покинули мою голову, и я вспомнил о своем поединке с быком на пустынном берегу. Интересно, как давно это было? И откуда же взялся этот атлет? Я глянул на море и заметил отплывающий корабль. А чуть поодаль - сброшенные вещи чужеземца: видавшую виды заплечную котомку, роговой, в рост человека, лук с колчаном, полным стрел с бронзово поблескивающим оперением, шипастую дубинку, достойную титанов, и золотистую шкуру огромного льва. Ну, конечно! Кто еще из сыновей моего отца мог отличаться таким ростом и силищей?! Только Алкид, прозванный Гераклом.
-Приветствую тебя, Алкид, сын Зевса, - произнес я, убирая меч в ножны.
Он почтительно поклонился и произнес низким, хрипловатым голосом:
-По осанке и манере держаться я предполагаю, что ты, о, юноша, сын благородных родителей. Может быть, самого Миноса, царственнейшего из царей. Но имени твоего я не знаю.
Я не выдержал и горько рассмеялся. Может, осанка и манера держаться и выдают человека, с детства привыкшего повелевать, но вид у меня, должно быть, весьма жалкий.