Я сделал вид, что не замечаю, как царица рассеянно играет с обезьянкой; как поджимает тонкие губы Катрей, которому снова придется подождать с восшествием на престол; как нехотя берет кубок Главк, влюбленный в Посейдона со всей страстью души настоящего воина; как опускает глаза Девкалион... Если и в самом деле нет заговора - тогда будет достаточно просто напомнить всем, где их место. Этим искусством в совершенстве владела моя мать. Может, я и не самый лучший её ученик, но тоже кое-что умею.
А если Ариадна ошиблась?
Тогда меня ничто не спасет. Есть тысячи способов избавиться от человека: яд в вине, или змея в постели, как у Гирнефо, дочери Иолая, - жрицы, которая пропустила меня к месту совершения обряда. Я беззаботно потягивал из кубка сильно разбавленное вино. Мой виночерпий Ганимед, сын Троса, со свойственной ему проницательностью понял, что от него требуется, и умело подыгрывал мне, ласкаясь и рассказывая на ухо разные пустяки. При моей обычной неразговорчивости изображать беззаботное веселье трудно, а тут оставалось только пьяно смеяться да пощипывать его гладкие ягодицы и щеки. Гости будут уверены, что радость и вино затуманили мой разум. И сами потеряют осторожность. Я заставлю их нанести удар первыми! О, Дивуносойо, возлюбленный мой, владыка душ! Ты делаешь людские сердца прозрачными! Помоги мне!!!
-Царь мой, отведай хоть немного жаркого, восстанови свои силы не только питьем, но и едой...
Ганимед едва заметно улыбнулся, показывая взглядом на совершенно нетронутый кусок мяса, лежавший передо мной. Я мысленно выругался. Скверный я всё же лицедей! Занятый своей игрой, я не чувствовал голода и к угощению даже не притронулся. Кивком головы поблагодарил виночерпия, нехотя отщипнул немного мяса, отправил в рот и тут же отер жирные пальцы о волосы услужливо склонившегося Ганимеда. Вкуса мяса я совершенно не ощутил.
Виночерпии суетились, беспрестанно разнося полные кубки пирующим. Возглашались все новые и новые благодарности Зевсу и другим олимпийским богам. Совершались щедрые возлияния во славу их. Придворные состязались в славословии Зевсу и его сыну. Акробаты, танцоры, мимы с их непристойными шутками, сменяя друг друга, услаждали взоры пирующих своим искусством, с легкостью совершая невероятные прыжки и изгибаясь, будто лишенные костей. От непрерывно звучавшей музыки у меня начала слегка побаливать голова.
Геракл оживленно беседовал с Пасифаей. Она что-то рассказывала, тот в ответ улыбался и откровенно любовался и восхищался моей женой. Интересно, он тоже, как все известные мне ахейцы, считает критянок бесстыдными и легко доступными? Хотя ахейцы не так уж глупы, раз держат свих женщин взаперти и позволяют им покидать дом только закутавшись в покрывало. Женщина - опасный враг. Её телесная слабость оборачивается страшной силой... Я почувствовал, как начинают предательски подрагивать ноздри. Нельзя мне об этом думать сейчас. Побеждает тот, у кого сильнее выдержка. Кто нанесет удар первым - тот обречен. Только бы не сорваться!
Я поспешно перевел взгляд на Пасифаю и заставил себя подумать, насколько она красива. Круглое, гладкое лицо с огромными глазами цвета яшмы, бровями вразлет - словно усики осы, с пухлым, чувственным ртом. Короткий вздернутый нос ее ничуть не портит. Беременность еще не заметна, но лицо уже пополнело, и большая белая грудь налилась. Пасифая всегда жаловалась, что в эту пору ей больно прикасаться к грудям и приходится пудрить их, чтобы не было видно синих жилок. Она считает их некрасивыми, а я в это время готов забыть и её снисходительную мудрость, и полнейшее равнодушие ко мне, и то ледяное спокойствие, с которым она встречала мой гнев. Эта женщина родила мне девять детей и в то же время никогда не принадлежала мне! Заблуждений на этот счет у меня не было - после случившегося в священной роще Бритомартис я настолько смущался и каменел в присутствии своей супруги, что говорить о каком бы то ни было наслаждении в любовной игре не приходилось. Я даже не оставался с Пасифаей до утра, а, выполнив свое царское дело, уходил.
Хотел бы я знать, испытала ли она хоть малейшее удовольствие, сойдясь с быком?
Нет, так не годится.
Я плохой хозяин - совсем забыл о гостях. Того гляди, пропущу момент, когда придет время подавать главное угощение. Зевнул и окинул ленивым, затуманенным взглядом гостей. Кажется, пора.
Пирующие уже заметно опьянели, в зале становилось все более шумно. Недобро шумно. Достаточно бросить уголек в сухую солому, чтобы вспыхнул пожар.