-Асклепий?
Он вздрогнул и заставил себя улыбнуться. Но вид у него был, как у застигнутого на месте преступления воришки.
-Что ты делаешь? - обозлился я.
Он вскинул на меня глаза и сказал, извиняясь:
-Ты вправе сердиться, царь. Я пытался познать твою душу.
Мне стало стыдно за свой гнев:
-Прости меня, я совершенно не владею собой.
Краска медленно возвращалась к его щекам. Но глаза все еще были тусклые, больные.
-Видно страшно в моей душе, как в Аиде?
-В Аиде - не так уж и плохо, царь. Тем, кто не боится смерти. По крайней мере, тебя он не испугает.
-Ты часто бываешь там? - уточнил я.
-Нет. Но доводилось. Мне каждое путешествие дорого стоит. Ползу, как слепой щенок. Значительно проще, если есть помощник... Я хочу сказать, что без тебя я не оживил бы Главка, царь. Это ты провел меня дорогой смерти.
Вот как? Он действительно познал мою душу. Я почувствовал, что сейчас заплачу. Опустил голову, с отчаянием прошептал:
-И теперь ты попытаешься сам пройти по этому пути? Выведать при помощи своих тайных уловок у меня дорогу - и пойти... один?
-Да, анакт, - виновато прошептал он.
Я не выдержал:
-Что ты творишь?! Зачем ты споришь с судьбой? Она тебе и так дала всего по полной мере! Ты весь - порождение солнечного света, радости, жизни. Тебе легко быть собой. А каково мне? Думаешь, я не знаю, кто я такой?!
-Ты знаешь, что порожден силами смерти? Откуда? Сам догадался? - поинтересовался Асклепий, подавшись вперед.
-Нет, Дедал сказал.
Асклепий брезгливо сморщился. Дедала он невзлюбил сразу, как только первый раз увидел. Я знаю это точно, хотя сам врачеватель изо всех сил скрывал свои чувства.
Дедал. (Шестой год третьего девятилетия правления царя Миноса, сына Зевса. Кносс)
-У всякой вещи есть суть, - размеренно и вдумчиво, словно взвешивая каждое слово, говорил мне Дедал. - Надо только уметь её увидеть. Вот - простой комок глины. Какая у него суть?
Я посмотрел на молодого мастера. Он сидел перед гончарным кругом, улыбался, стараясь придать своему заросшему до глаз бородой лицу выражение приветливое и добродушное, отчего оно становилось лишь еще более зловещим и ехидным. Ему явно хотелось понравиться мне. Зачем? Я ведь уже приютил его, покривив душой перед справедливостью. Рукодельный карлик (ростом не выше моего, но ко всему еще и сутулый, почти горбатый), позавидовал мастерству своего ученика и племянника Пердикса, сына Поликасты, и убил его. Надо было отдать эту тварь афинскому царю Кекропу для суда. Но он задал мне всего один вопрос, и, восхитившись его пронзительным умом и искусством, которое было невероятным для молодости умельца, я сохранил ему жизнь и укрыл на острове.
Понимая, сколь шатко его положение, афинянин постарался расположить к себе всех. И небезуспешно. К каждому нашел он свой ключик. Куклы, приводимые в движение тайными механизмами, площадка с искусными узорами для танцев. Меня он приручал мудрыми беседами, раскрывая тайны мироздания. Его познания были огромны, а мыслил он, как старик. Рядом с ним я, годящийся ему по возрасту в деды, чувствовал себя зеленым юнцом. Для него во всем Космосе не было ничего таинственного, а в Хаосе - величественного. Одно становилось готовым изделием, второе - материалом, подлежащим обработке. Подозреваю, что среди поведанного им имелись и знания, тщательно хранимые жрецами, и возможность прикоснуться к сокровенному заставляла меня дорожить мастером и искать встреч и бесед с ним.
Начинал разговор он всегда с пустяка. Вот и сейчас - протягивал мне комок глины, а в его глазках уже поблескивал лукавый огонек.
-Какую суть придашь - та и будет, - ответил я.
-А какую, царь?
Я взял комок в руки. Он был холодный и попахивал тленом. Держать его было отвратительно, как кусок падали. Всё же, поддавшись желанию узнать, что скажет мастер, я принялся мять её в пальцах. Дедал ждал. Я неумело слепил человечка, усадил его на землю и, подумав, укрепил его руки на коленях, чтобы они подпирали норовящую завалиться голову.
-Хоть вот такую.
Дедал посмотрел, как фигурка косится и падает на бок, цепкими пальцами мастерового уложил её. Получилось, что глиняные ножки фигурки оказались подтянутыми к животу, а ручки прижаты к груди. Дедал лишь слегка согнул глиняную шею человечка, отчего его голова уперлась в колени. Меня передернуло. В такой позе у нас, в гробах-ларнаксах, хоронят мертвецов. Намек на труп был мне неприятен.