Возгласы, раздавшиеся в толпе - крики горя, возмущения и крайнего изумления - слились для меня в единый гул. Я сжал кулак, приказывая замолчать.
-Мне покуда не ведомо, кто свершил это злодеяние, но пусть эринии не дадут преступнику сомкнуть глаз на ложе, и да не знает он покоя ни при жизни, ни в мрачном Аиде. Ступайте.
И я, не дожидаясь, когда люди начнут расходиться, зашагал прочь, мимо Парии, к Радаманту.
-Пойдем, мой брат, и открой мне без утайки все, что ведомо тебе о страшном злодействе. Кто совершил его?
Радамант склонил тяжелую голову и направился следом. Пария, поняв, что я хочу переговорить с ним наедине, поотстала. Мы уже покидали святилище, когда вслед нам, запоздало, разрывая всеобщее молчание, раздался протяжный, надрывный вопль, подобный тем, с которыми женщины провожают по весне в Аид юного бога. Его подхватили другие голоса, он ширился, затоплял жертвенный двор и, словно волны Катаклизма, взмывал в небо, застилая солнце. Мне захотелось зажать уши, чтобы не слышать его, но я выдержал. Шел, храня на лице непроницаемо-бесстрастную маску, ставшую для меня привычной.
Сопровождаемые испуганно-изумленными взглядами слуг, что готовили столы для пиршества, мы миновали обширный мегарон , по широкой лестнице поднялись на второй этаж и вошли в покои, убранные к моему приезду.
Ожидавшая меня в покоях рабыня шагнула было навстречу, кланяясь:
-О, божественный господин мой, вода для омове... - и замерла на полуслове, уставившись на меня с тем же нескрываемым страхом и изумлением. Ох уж эти взгляды людей! Сочувствующие, скорбные, притворно-понимающие - у тех кто знает, и еще более невыносимые, непонимающе-испуганные у тех, кто пока в неведении. Силы мои были на исходе, и я страшился, что не выдержу до конца, зареву, как раненный зверь.
-Что удивительного ты нашла в моем облике, верная Поликаста? - стараясь говорить как можно мягче, произнес я. Рабыня оторопело молчала.
-Ты поседел за то время, пока совершал жертвоприношение, брат, - тихо ответил за нее Радамант. Я растерянно перекинул на грудь прядь волос. Она и правда была белой, словно расплавленное серебро.
Не веря, я подошел к столику, на котором стояли краски и притирания, взял зеркало. С полированного диска на меня глянуло чужое лицо, перекошенное гримасой плохо скрываемой боли. Где-то я уже видел его - темное, почти черное, как у нубийца, с белыми, прилипшими ко лбу прядями волос и остановившимся, наполненным мукой взглядом. Ах, да, такой была перед смертью мать... На мгновение мне подумалось, что это сама богоравная Европа глядит на меня через отверстие, ведущее в Аид. Я коснулся рукой полированного диска - пальцы встретили теплую, гладкую поверхность металла, потом - своего лица. Отражение повторило мое движение. Нет, мне показалось... Я не встретился c собственной матерью, умершей многие годы тому назад. Тяжело опустился в кресло, заботливо пододвинутое Радамантом... Брат аккуратно вынул из моих сведенных судорогой пальцев зеркало... велел рабыне подать мне напиться и омовение. Холодная вода помогла мне прийти в чувство.
-Благодарю тебя, добрая Поликаста, - мне, наконец, удалось говорить слова с мягкостью, подобающей в обращении с теми, кто ниже тебя по рождению или по доле. - Ты можешь идти, я доволен твоей заботой.
Она растерянно перевела взгляд с меня на неубранную пузатую гидрию и тазик с грязной водой.
-Потом, сейчас же оставь меня и моего мудрого брата одних.
Девушка испуганно поклонилась мне и вышла бочком, словно краб, боясь отвести от меня взгляд. Радамант, встревожено следивший за мной, пробормотал, не глядя на меня:
-Не позвать ли лекаря? Лицо твое бледно, будто у мертвеца.
Я покачал головой. Потер ладонью грудь. Словно уголь застрял в ней. Горящий уголь. Жжет, мешает дышать, давит на сердце.
-От горя умирают мгновенно. Или не умирают. Я пережил твою весть.
С трудом сглотнул и, собравшись с силами, спросил:
-Как он погиб?
-Его убили, - повторил Радамант. Помолчал, обдумывая, как сказать. - Убили в горах под Фивами. Вместе с телохранителями. Их трупы нашли пастухи...
-Кто мог это сделать? - прохрипел я. - Тебе что-нибудь известно?
-Немногое, брат мой. За то время, пока весть достигла Миконоса, она обросла небылицами. И я не уверен, что до конца смог отвеять полову домыслов, догадок, лжи и оправданий от зерна истины. Но подданные фиванского царя Эдипа, что привезли ларнаксы с телами убитых, и те критяне, что не сопровождали Андрогея, и потому остались живы, рассказали мне немало.