Люди в процессии и стоящие по обочинам дороги наперебой возглашали, оплакивая моего сына:
-О, добрейший из добрых, юный бог, прекрасный, как Аполлон! Зачем ты уходишь от нас в мир, где нет солнца? Почему ты оставляешь эту землю? Чем прельстил тебя мрачнейший из богов, ненавистнейший всем смертным? - летело в ночи.
-Ты был слишком хорош для этого мира! - надрывались царевны и знатные жрицы, исступленно колотя себя в грудь и до крови царапая лица ногтями. - Юный, прекрасный бог, щедрый и великодушный, заступник людей, скорый на помощь! Не в Медный век стоило родиться тебе. Сердце твое было открыто для людских горестей, которыми изобилует наше время! Какой добрый гений былых времен вдохнул жизнь в твою грудь? Но этот мир оказался слишком жесток для тебя, и вот - ты покидаешь нас!!! Горе нам, горе!!!
-Да разверзнется Тартар перед теми, кто лишил тебя жизни, молодой господин! Да пожрет болезнь утробу твоих убийц! Пусть не будет им покоя ни на земле, ни в царстве мрачного Аида! Да будут разрушены их города и пленены жены и дети. Позор и бесчестье да станет уделом всему роду убийц, - глухо стенали, обливаясь слезами и ударяя себя в грудь мощными кулаками, мужчины.
Губы Эвадны беззвучно шевельнулись: она повторяла проклятья мужчин, и узловатые пальцы судорожно сжимались в кулаки.
-О, Арес Эниалий! Дай нам силы, чтобы свершить возмездие за смерть злокозненно убитого царевича Андрогея!!! - трубно выкликали Алкей и Сфенел, и благородный Амфимед вторил им.
-Покойся с миром, добрый бог, Андрогей, светлый и кроткий, словно приход весны! - исступленно вопили сестры.
-Трижды умоются кровью те, кто сократил твои дни, кто поверг в тлен твою красоту, кто осиротил нас, о, добрый, юный бог!!! - клялись мои сыновья.
И над всеми этими воплями, перекрывая их, надрывно звенела протяжная, рвущая душу мелодия. Короткие, пронзительные вскрики далеко разносились во тьме. В них не было ничего человеческого. Так кричат птицы, вернувшиеся к разоренному гнезду. Так вопят, оглашая окрестности, дикие кошки, чьих детенышей пожрали хищные звери. Так стонут жены, которым пришла пора родить. Это плакальщицы выводили ту самую песню, которой по весне провожали в последний путь юного бога, подателя всех благ - того, чье имя скрыто... Прекрасного, как весна, юношу, не ведающего зла, выросшего в неге и любви, в заботе и ласке, бережно хранили для того, чтобы в один день растерзать, растоптать его цветущую красоту.
Не таков ли ты, Андрогей?
Дитя мое, дорогое, ненаглядное, драгоценнейшее мое дитя. Добрый, тихий свет, дававший мне силы во мраке. Кроткий, как голубь в стае коршунов. Тонкорунный ягненок среди волков.
Прости меня, Андрогей. Я плохо берег тебя. Я не должен был оставлять тебя во дворце. Надо было тебя увезти, укрыть в дальних храмах. Посвятить Аполлону, изгоняющему мрак. Разыскать Асклепия, победившего смерть, пусть бы он взял тебя в ученики. Тебе бы там было лучше, чем рядом со мной.
Будь я проклят, сын Муту, пожирающего все живое и прекрасное. Я, подобно своему отцу, разрушаю все, что люблю...
Мы достигли храма к исходу второй трети ночи. Миновали большой, мощеный песчаником двор, портик и спустились вниз, в потаенные залы, где нашли свой последний приют Астерий, сын Тектама, моя мать, богоравная Европа, Пасифая. Здесь оставался взаперти Асклепий, сын Аполлона, с телом погибшего Главка...
Дюжие рабы сняли ларнакс с колесницы и осторожно понесли вниз. Мы потянулись за ними в просторные, пропахшие тлением и сыростью покои.
В большом зале с выкрашенным голубой краской сводом Андрогея уже ждала вырытая могила и стояли лампы, наполненные благовонным маслом. Но в затхлом воздухе гробницы огонь едва горел, а ароматы, распространяемые светильниками, лишь усиливали сырую вонь подземного обиталища умерших.