Ему показалось, что Киров, с которым он дважды встречался, внимательно, даже, пожалуй, сосредоточенно, слушал его и согласно кивал головой. А потом рубанул сильной рукой: «Чехов — говорил, а мы — претворим в жизнь!» И уверенной походкой двинулся к группе ожидавших его соратников— коренастый, пружинистый, быстрый.
Нет, они знают, чего хотят, и от поставленных целей не откажутся… И планов у них, действительно, громадье. Но кто их будет реализовывать, эти планы? Сталин словно читал мысли и его, старого ученого, как сказал бы вождь, «специалиста, отмежевавшегося от вредителей». «…Проблема кадров превратилась у нас в проблему животрепещущую»{3}. Но решение ее вождь связывает исключительно с быстрейшей выработкой достаточного количества техников и специалистов из людей рабочего класса.
В связи с этой большевистской доктриной он, академик Франц Левинсон-Лессинг, должен подобрать аспирантов в Ленинградский петрографический институт, ни на йоту не отходя от сформулированных условий.
Он подумал о своем недавнем собеседнике, и ему стало совсем грустно.
«Что ж, посмотрим дальше», — сказал он себе и придвинул поближе стопку «личных дел» кандидатов в научные работники.
«Кашкай М., Баку, 1930 год», — прочел он на синей обложке верхней папки.
Если Донбасс прислал шахтера, Баку конечно же должен направить в аспирантуру нефтяника. Хорошо, если не бурильщика, размышлял профессор, рассеянно просматривая содержимое папки: автобиография, изложенная от руки, — с полстранички текста (чего же ждать от человека, только вступающего в самостоятельную жизнь?!) и другие документы, включая справку с места жительства (о, без оного какой ученый?). Полный бюрократический набор, которому профессор уделял не больше внимания, чем обложке научного издания, полагая, что и в том, и в другом случае главным остается содержание, а его понять по описанию так же трудно, как и оценить достоинство куска породы без личного и непосредственного изучения.
Посланец пролетарского Баку оказался симпатичным молодым человеком в темно-синем шевиотовом костюме, подчеркивающем стройность фигуры, с мягкими чертами лица. И ничего типично кавказского, что он ожидал увидеть: ни усов, ни горбоносого профиля, ни резких, выступающих скул, не говоря уже об обветренной, опаленной горячим кавказским солнцем, коже.
«Наверное, из местных евреев, — подумалось профессору. — Они настолько вписались в тюркский этнический ландшафт, что часто практически неотличимы от коренной национальности».
Движения его лишены были суеты, свойственной новичкам. В осанке, манере держаться, чуть откинув назад голову, ощущалось достоинство, которое трудно выработать. Это что-то от природы, нечто наследственное.
«Встретились бы где-нибудь в Европе, скорее, принял бы его за итальянца…»
Пригласив его сесть, профессор еще некоторое время с любопытством вглядывался в своего визави. Как истинный петербуржец, он не мог не отметить некоторой даже утонченности манер новичка.
— Итак, вы геолог и решили продолжить образование…
— Я закончил Азербайджанский политехнический институт, геолого-разведочное отделение горного факультета, — сказал молодой человек. — Работал горным инженером в Дашкесане и главным геологом «Азгорнохимтреста», участвовал в экспедиции на тамошних рудных месторождениях, в том числе в геологической разведке Загликского месторождения. По-моему, изучение и разработка алунитов имеют перспективу.
«Сразу, что называется, быка за рога, ну-ну… А что, в 23 года уже успел поработать главным геологом экспедиции… Впрочем, народные комиссары были не намного старше его…»
— Нефтяная геология не менее, а, скорее всего — более перспективна. Особенно в вашем регионе.
— Это, конечно, так, но я хотел бы заняться другими направлениями геологии. Недра Азербайджана действительно плохо изучены. Один Дашкесан чего стоит, а есть еще Нагорный Карабах, Кельбаджары, Нахичевань. В горах Кедабека, например, компания «Сименс» добывала медь еще в 1866 году. А рудные разработки, как вы, очевидно, знаете, у нас начались сразу после первого нефтяного фонтана — в 1861 году.
«Однако русский у него достаточно хорош для кавказца. Грузины, например, обычно говорят с заметным акцентом. Сталин-Джугашвили столько лет уже в Кремле, русские пословицы, поговорки довольно удачно использует в своих выступлениях, а от акцента никак избавиться не может…»
— Сименский бизнес в горах — дело известное. Если не ошибаюсь, в те же годы у вас добывались кобальтовые и свинцовые руды…
— Совершенно верно — кобальт в Дашкесане, а свинец — в Нахичевани, — заметил будущий аспирант.
Разумеется, Левинсон-Лессинг об этом знал. И все же с Азербайджаном он знаком недостаточно. Нефть, увы, там все заслонила.
— Но недра вашей республики пока еще, как вы сами только что признали, плохо изучены. Впрочем, как и в остальных районах СССР.
— Если все будут заниматься только нефтью, то недра наши так и останутся тайной, — улыбнулся молодой человек. — Если позволите, я мог бы поделиться некоторыми соображениями на этот счет.
— Слушаю вас, — сказал академик, но вскинул взгляд на часы, напоминая тем самым, что говорить надо коротко.
— Три-четыре минуты, не более, — сказал молодой человек. — Я пришел в геологию после школы, начинал фактически рабочим. Объездил уже многие районы. Знаком с научной литературой, в том числе и с вашим «Исследованием по теоретической петрографии в связи с изучением изверженных горных пород Центрального Кавказа»…
Он, действительно, хорошо знал эту работу, во всяком случае, уверенно ориентировался в достаточно сложных для неспециалиста расчетах и суждениях. Судя же по ряду приведенных примеров, имел свою точку зрения на некоторые выводы исследования. Но не выделил эти моменты даже интонационно — просто поделился своими наблюдениями, дополняющими, но вовсе не опровергающими, как он деликатно подчеркнул, описанную констатацию.
Конечно, это не осталось незамеченным внимательно слушавшим его профессором, но спорить, собственно, было не о чем — молодой человек ничего не утверждал, а всего лишь предполагал, не имея возможности в полевых условиях основательно проверить свои догадки. А то, что он об этом сказал, несомненно, говорит в его пользу, — у него хороший глаз и очевидный вкус к данной работе. И умение обходиться без эмоционально заряженных соображений, что особо ценил профессор.
Беседа между тем незаметно перешла в область петрографии, которая, как оказалось, интересовала Мир-Али Каткая со студенческих лет. Впрочем, он тут же добавил, что его интересуют также термальные и минеральные источники Азербайджана. И не преминул довольно толково рассказать о лечебных свойствах азербайджанских минеральных вод, как бы подтверждая тем самым, что предмет разговора знает не понаслышке.
— Ну, что же, товарищ Кашкай, то, что вы рассказали, — весьма познавательно, особенно в части, касающейся вашей республики, — сказал профессор, вновь взглянув на часы. — И вы умеете ценить свое и чужое время. Не очень часто встречающееся свойство в нашей среде… Простите, как вас по имени и отчеству?
— Мир-Али Сеид-Али оглу…
— У вас в роду не было геологов?
— Нет, профессор. Я — единственный Кашкай, выбравший эту профессию.
— Ваша фамилия — Кашкай — часто встречается в Азербайджане?
Вопрос можно было понять и так: «Кашкай — азербайджанская фамилия?»
— Все очень просто, профессор. Кашкай — так называется древний тюркский этнос, от которого берет начало наш род.
— Вы хорошо владеете русским языком. Это большой плюс с учетом того, что основная масса научной литературы, с которой вам придется иметь дело сейчас, да и в будущем, будет на русском. Среди наших аспирантов из национальных республик это, к сожалению, не частое явление. Знаете другие языки?
— Да, немецкий и английский.