Перелетели железную дорогу Киев-Коростень в районе Бородянка на высоте 100 метров. На параллельном курсе к нам пытается пристроиться СБ с нашей пятерки. И в это же время с площадки прямо нам в левый бок взлетает Су-2. Не набрав и 50 метров высоты, он открыл огонь по этому СБ. Будучи уже подбитым, СБ пошел на посадку на ту же площадку, с которой взлетел Су-2. Пробежав 100-150 метров, развернулся и лег на левое крыло. Этот экипаж на свой аэродром не вернулся, судьба его неизвестна.
На нашей площадке два наших самолета уже стояли закрытые сверху свежескошенным клевером. Через минуту подошли к сельскому кладбищу, где был наш КП. Ведерников как командир звена начал докладывать начальнику штаба полка майору Кубикову. После принятия доклада майор сказал, что 10 минут тому назад на площадке Хабное при заходе на посадку погиб экипаж майора Борисова на самолете Пе-2. /…/
Днем раньше старший лейтенант Воробьев вылетал на разведку в район Луцка. Его самолет был подбит истребителями и произвел посадку в расположении танкистов генерала Рокоссовского. Воробьева привели на КП комкора. Комкор, обращаясь к командирам-танкистам, горько пошутил: «Ну вот, а вы говорите, что у нас нет авиации – вот она!» – и показал в его сторону. Мы, рассказывал Воробьев, стоим перед генералом с забрызганными лицами: у меня – от масла с разбитой осколком приборной доски, а у штурмана – от масла и копоти пулеметов при отражении атак истребителей противника. Потом генерал уже в доброжелательном гоне сказал, что «война штука нелегкая» и распорядился помочь нам выбраться на шоссе. /…/
Еще несколько дней мы летали звеном на Ковель, Луцк, Ровно. Наше звено получило задание – бомбить танки противника в Ровно. Утром при подходе к Ровно с южной стороны увидели танки, выходящие с восточной окраины города по шоссе на Корец. Маневром уходя от огня зенитной артиллерии с потерей высоты до 700 метров, успешно отбомбились. После выхода из атаки начали подтягиваться к самолету Ведерникова. У нас оставалось еще метров сто, /…/ я выдвинулся вперед к пулеметам и осмотрел слева заднюю полусферу. Курышев летел ниже нас метров на 50 и на удалении 250-300 метров. Я подумал, что перегрелись моторы, и, не решаясь их форсировать, Курышев уменьшил скорость. Через минуту или две я самолета Курышева уже не видел. Когда произвели посадку, радисты доложили, что его самолет взорвался в воздухе. /…/
Когда мы уже осиротели и в АЭ остались только два экипажа, на нашу площадку в с. Раковщина прилетела 1 АЭ Семенчука И.П. Утром адьютант АЭ Стребков доложил Ведерникову, что 1 АЭ уходит на задание. Ведерников связался с Фосней. Начальник штаба Кубиков ответил: «Летите с 1 АЭ по той же цели». А какая цель, уточнить не было времени. Когда мы взлетели, то 1 АЭ ложилась на курс. Так мы топали с разрывом 3 км. У них высота 1500, у нас, как по приказу – бомбить с высоты 800 м и ниже. Долетели до Ковеля, он у нас слева 10-12 км. Эскадрилья Семенчука начала выполнять разворот вправо по шоссе Ковель-Брест, а мы в левом пеленге повторяем тот же маневр. Через минуту видим отрыв бомб от группы 1 АЭ по команде ведущего. Вдоль шоссе слева и справа – редколесье, и при дороге с одним интервалом – тополевая посадка. На востоке солнце уже показалось на горизонте, обозначив тени от тополей. Эти тени вначале мы тоже приняли за танки, сошедшие с дороги под деревья с тем интервалом, который был на марше. Когда подошли ближе, пыль от разрывов улеглась, мы ничего не обнаружили, и летим дальше по шоссе на север. 1 АЭ, выполнив разворот вправо, пошла на точку.
Пролетев километров 25 по дороге, не видели ни одной живой души. Высота у нас 100-150 м. Мы от самолета Ведерникова слева и сзади 40-50 м. Видим справа двор дорожного смотрителя, дом и сарай под красной черепицей. Из сарая идут нитки трассирующих пуль по самолету Ведерникова, но пули явно до самолета не долетают. В одно мгновение самолет делает горку, открываются люки, из люка вываливаются две 50-килограммовые бомбы, одна попадает в крышу дома, вторая – во двор между домом и сараем. Если бы Иван Сенагин сразу же не повторил маневр Ведерникова, мы наверное были бы с осколками. Фисенко в момент закрывает люки, снижаемся и продолжаем полет тем же курсом. Заканчивается лес, и видим на шоссе колонну 1,5-2 км. Ведерников отворачивает вправо, мы делаем то же и переходим в правый пеленг. Хорошо видим пушки, зарядные ящики с конной тягой, в конце колонны крытые фургоны и отбегающих солдат, которые укрываются за кромку дороги, так как и справа, и слева кюветы с водой или просто болото. Заходим в хвост колонне, высота 300. Мы в 150 метрах сзади самолета Ведерникова. Фисенко сбрасывает свои 100-кг бомбы. Я на прямой открываю люки, прицел поставлен в пятку еще под Ковелем. Утро тихое, угол сноса равен нулю. Целюсь по курсовой черте прицела. Бомбы пошли, закрываю люки. Ведерников уже в развороте, мы за ним. Высоту потеряли почти до 100 метров. Стрелки с турельных установок ведут огонь по колонне на параллельных курсах. Ведерников выполняет разворот на повторный заход. Высота 20-25 метров, начинаем штурмовку из своих пулеметов, а колонну уже не узнать, все перепуталось. Что делается с лошадьми – передать трудно. Фуры, зарядные ящики валятся в кюветы, в болото. Почти в конце колонны отказал правый пулемет, замолчал и левый. Посмотрел в рукав – пусто. Иван в левом развороте пристраивается к Ведерникову. Снимаю правый пулемет и выдергиваю два метра ленты с патронами, присоединяю к левому пулемету. На затворе правого скололся боек. Летим бреющим. Кое-где от шума наших самолетов из болота вылетают журавли и, неловко кувыркаясь, уходят в сторону. Минут через пять слева вверху на встречных курсах видим идущую к линии фронта пару ДБ-Зф. Я подумал: наверное, такие же, как и мы, сироты, им бы на задание только ночью, а их посылают днем!
Вот и Коростень. До Раковщины 40 км. Заходим на посадку, заруливаем, открываю бомболюки и створки кабины. Вниз сыпятся детали с неисправного пулемета. Я вытираю лицо от смазки и пулеметной копоти. Слышу, Фисенко громко говорит: «Командир! Видел, как после взрыва во дворе одно колесо с мотоцикла катилось по шоссе до самого Брест-Литовска?!»
Парой мы еще сделали несколько вылетов, после чего в числе 10 экипажей отправились в Липецк за новыми самолетами. Нас с парашютами усадили на грузовик ЗиС-5 и увезли в Киев. В Киеве с помощью военного коменданта где-то во второй половине дня мы сели в поезд на Москву. Та сутолока на вокзале была похожа на ад. На одной из станций где-то перед Конотопом наш поезд приняли на второй путь, а на первом пути стоял товарный эшелон. На третий путь тоже подходил пассажирский поезд, идущий в том же направлении, что и наш. К этому поезду устремились в основном беженцы. Те, кто имел билеты, быстро уселись. В эту пору дня жара была невыносимая, наши окна-рамы – опущены, мы глазеем на эту людскую суматоху. Против нашего окна молодая женщина с узелком, годовалым ребенком на левой руке, правой рукой держа за ручонку 3-4-летнюю девочку, слезно умоляет проводника (не то грузина, не то осетина) впустить ее в вагон. Проводник грубо ей отвечает и даже выдвинул ногу с подножки, заграждая ей проход. Женщина в беспомощности увидела нас в летной форме и со слезами, вспотевшая, измученная тяжелой дорогой, обращается к нам и говорит: «Ребята, я жена Царева, помогите мне сесть в этот поезд!» При словах «жена Царева» нас вроде как током ударило. Кто не знал Царева с Белой Церкви за его геройские дела в Испании?! В один миг мы затолкали проводника в тамбур, взяли детей, подняли ее в вагон, нашли свободное место, принесли хлеб, консервы, сахар. Она нас благодарит, а слезы градом льются, повторяет только «Родные вы наши!» и, наверное, вне сознания держит нас за рукава гимнастерки, боясь расстаться. Поезд трогается, и мы уже на ходу прыгаем и идем к своему поезду. Когда сели, кто-то проговорил: «А Царев ведь погиб, она об этом, наверное, не знает». Мы остолбенели.