Так или иначе, но 4500 м – это, видимо, уже вершина как для вертолета, так и для летчика.
А тем временем операция в ущелье продолжалась. Летали очень много и как- то раз, недели через полторы-две, приземлились на точку, с которой улетали на эвакуацию разведгруппы. Выключили двигатели, своего «правака» вместе с борттехником я отправил узнать, по какому поводу нас вызвали, снял свою летную куртку и в предвкушении короткого отдыха поудобнее устроился в кресле. Только задремал, вдруг слышу: «Ты – 490?…». С неохотой открываю глаза – у открытого блистера стоит офицер в звании капитана, лицо мне его запомнилось, не то обмороженное, не то обоженное. «Ну я, – раздраженно отвечаю, – чё надо?..». Капитан пожал плечами: «Да так просто, интересуюсь…». Офицер изчезает, я в блаженстве закрываю глаза и погружаюсь в приятную дремоту. Через некоторое время, сквозь сон ощущаю по колебанию вертолета, что на борт кто-то поднялся, и не один… Думая, что это вернулись Кондратьев с Комаровским, продолжаю дремать. Потом куда-то лечу, глаза открывать неохота, но приходится. Вижу, я на руках крепких молодых ребят, они выносят меня из вертолета, через площадку несут к кустам… Тут я окончательно просыпаюсь и пытаюсь вырваться из цепких объятий, но ничего не получается. Перехожу на мат, но мои похитители на него не реагируют… Они проносят меня через кусты, а там резиновый бассейн, в который они меня аккуратно окунают. Тут я уже окончательно рассвирепел: ну, думаю, пусть только живым на землю поставят – мало никому не покажется. Заносят в палатку, ставят на землю, передо мной появляется тот самый капитан, в руках держит стакан чистого спирта и говорит: «Давай, 490-й, давай, командир, выпей за наше спасение!». Ничего понять не могу, вода с меня стекает,, стакан перед лицом маячит. «Какое спасение?.. Идите вы на хрен со своим спасением», и пытаюсь вырваться из палатки. Капитан ловит меня за локоть и спрашивает: «Ты 490-й, бортовой 47?»… Я грубо напоминаю капитану, что этот вопрос он мне уже задавал. А он мне: «Командир, … не дергайся… помнишь, недавно снимал разведгруппу с ледника, долго не мог сесть, но все же сел, отдал нам снаряжение, забрал обмороженных и улетел… Помнишь?… Так вот перед тобой вся эта группа, которую ты спас… Они стояли вокруг меня с обоженными от мороза и ветра лицами и улыбались… Комок подступил к горлу, и подумалось, что ради этого стоит жить. Я их поблагодарил сердечно, поставил на стол стакан со спиртом, объяснив, что не могу, надо еще лететь и если даст бог когда-нибудь свидеться – то выпью с удовольствием. И такая возможность вскоре представилась: полк, в котором была эта разведгруппа, был выведен в Баграм на отдых, они нашли меня и мы посидели и вспомнили…
В одном из боевых вылетов в Панджшерской ущелье был сбит Ми-24 капитана Сатманова из состава Джелалабадского полка. Это произошло с левой стороны от входа в ущелье, далее кишлака Анова, в труднодоступном месте. Вертолет упал на расчет ДШК. Говорили, что это таран, но мне кажется – случайность. Для того, чтобы достать погибший экипаж, на место падения вертолета была выслана разведрота, которая с основного ущелья двинулась в горы, на запад, в район падения вертушки. Пока они дошли до места, потеряли только убитыми 18 человек. Душманы прекрасно знали, что «шурави» обязательно попытаются достать тела своих погибших летчиков, и в каждом удобном месте разведчиков ждала засада – отсюда такие тяжелые потери. Ребятам все же удалось добраться до упавшего вертолета, и при извлечении трупа командира произошел взрыв – тело было заминировано, погибло еще несколько бойцов.
Этот случай, как и предыдущий, ярко свидетельствует о том, что пехота и авиация стояли друг за друга горой. Взаимовыручка – дело святое. Когда ребятам было очень трудно, когда «духи» прижимали огнем к земле, не давая поднять головы, когда они оставались без боеприпасов, без воды и хлеба, когда надо было срочно эвакуировать раненных и убитых, мы авиаторы, несмотря ни на какие обстоятельства – вылетали, поддерживали их огнем, под страшными обстрелами подвозили боеприпасы и продовольствие, проводили эвакуацию. Они же при вынужденных посадках прикрывали нас всегда, в общем старались друг друга в тяжелейших условиях не бросать. Это был закон.
В том же ущелье, только намного выше от места падения вертолета капитана Сатманова, на земле оказались два Ми-24, которые вели воздушную разведку. Причина «приземления» – ошибка летчиков. Мне приказали взять на борт техперсонал и вылететь в район вынужденной посадки этой пары. Нужно было решить, годны ли эти машины для дальнейшей эксплуатации. Прилетели туда, высота 3800 метров. После посадки на 4500 это было несложно, хотя очень сильно мешал снег. Там уже ждали десантники, которые в случае нападения «духов» должны были нас прикрыть. Садился я один, ведомый – капитан Кузнецов прикрывал сверху. Выгрузил я технарей, взлетел и ищу глазами ведомого. Ищу и не нахожу… Стал вызывать по рации: «491-й, отзовись!». В эфире тишина, еще несколько раз попробовал вызвать по рации – безрезультатно. Тишина. Пикантность всей ситуации заключалась в том, что над Панджшером висит Ан-26-ретранслятор с командующим авиации 40-й армии на борту, который слышит все переговоры между «бортами» и координирует их действия. Представляю, какое красноречие откроется у командующего прямо в эфире, если он услышит о том^-что ведущий потерял своего ведомого. Но страшит не то, что про тебя скажут, волнение за ведомого охватывает. Хожу по круг)', пытаюсь визуально обнаружить вертолет Кузнецова… Опять вышел в эфир: «491-й, 491-й!»… Тишина… На борту «Ана» насторожились, командующий вышел в эфир: «490-й, что у вас произошло?». Придав голосу больше бодрости, отвечаю, что ничего не произошло, а сам вместе с экипажем лихорадочно ищу своего ведомого, тихо матеря на чем свет стоит и Кузнецова, и его ребят, и их создателей.
На 12 минуте полета вижу: на дне ущелья, у его разветвления, стоит вертолет и молотит винтами. Тут же отлегло от сердца – машина не горит, лопасти вращаются – ребята живы. Снизился, прошелся на малой скорости, на противоположной стороне ущелья нашел крохотную площадку, на нее и приткнулся. Сел на огромные валуны – хвостовая балка раскачивается, грозя разрушить рулевой винт. Кондратьеву приказываю держать ручку управления до упора вперед, и тем самым парировать раскачку. На борту у меня комбат и несколько десантников, их я попросил под хвостовую опору сложить пирамидку из камней. Сам по рации пытаюсь вызвать Кузнецова, но все безрезультатно. Тогда хватаю автомат и по камням бегу на противоположный берег, где стоит вертолет ведомого. Большого желания мочить ноги и ползать по сугробам нет, и я аккуратно перепрыгиваю с камня на камень, не зная о том, что спасаю себе жизнь. Пропрыгав метров 50 (расстояние между машинами – около 150 м), слышу длинную автоматную очередь. Определить, откуда стреляют – невозможно: скалы отражают звук, и кажется – стреляют отовсюду. Нелепость ситуации заключается в том, что некуда залечь. Спрыгивать с камней в снег, под которым вода, – удовольствие не из приятных. Присев, начинаю оглядываться в поисках укрытия, и когда взгляд падает в сторону своего вертолета, вижу комбата, который как раз и палит из автомата. Потом, когда все закончится, комбат расскажет причину стрельбы – разведчики-десантники, забиравшие тела Сатманова и его ребят, при отходе заминировали разветвление этого ущелья. Комбат об этом знал и, видя, как я лихо скачу по камням, хотел таким образом предупредить меня об опасности. Потом-то он понял, что пугать меня в такой момент нельзя, и стрельбу прекратил. И я добежал, вернее – допрыгал по этому минному полю!