— Система имеется непременно, — Майский вновь в задумчивости тронул висок указательным пальцем. — Только мы пока не можем ее уловить.
Майский был уверен в том, что Лабиринт имеет искусственное происхождение. А это, в свою очередь, означало то, что он действовал по программе, заложенной в него безвестными техниками. Естественно, логика тех, кто создал Лабиринт отличалась от той, что пользовались люди. Именно поэтому исследователям никак не удавалось ухватить суть той системы, в соответствии с которой происходило изменение внутреннего пространства Лабиринта. Для того, чтобы разобраться с этим, так же как и с другими загадками Лабиринта, нужно было сначала понять, каким образом протекал мыслительный процесс его неведомых создателей.
В реконструировании способов мышления представителей внеземных цивилизаций, давно канувшей в Лету, Майский не знал себе равных. Для того, чтобы понять, как жили, во что верили и о чем мечтали те, о ком не сохранилось даже воспоминаний, Майскому порою было достаточно взглянуть лишь на осколок посуды, которой они пользовался. Но, как на зло, на тех участках Лабиринта, которые уже успели осмотреть, не было найдено ничего. То есть, вообще ничего: ни мусора, ни пыли, ни каких либо иных следов, оставленных теми, кто побывал здесь прежде. Пол, потолок и стены Лабиринта были покрыты полупрозрачным материалом неизвестного происхождения, с виду похожим на расплавленное стекло, но прочным настолько, что от него не удалось отколоть даже крупинки для проведения спектрального анализа. И тем не менее, Майский ни секунды не сомневался в том, что рано или поздно ему удастся найти ключ к пониманию тех закономерностей, на основании которых можно будет прогнозировать действия Лабиринта. Во всей Вселенной для профессора Майского существовал только один авторитет, которому он верил свято и безоговорочно — он сам, со своим опытом и интуицией ученого.
В отличии от шефа, техник придерживался иного мнения по поводу методов исследования Лабиринта. Однако, заранее зная, какова будет ответная реакция со стороны Майского, он не собирался его афишировать. Техник считал, что единственным человеком, который хоть что-то понимает в том, что происходит как в самом Лабиринте, так и вокруг него, является Иво Кийск, которого Майский и близко не желал подпускать к работе исследовательской группы. И, даже более того, техник был согласен с мнением Кийска, которое тот открыто высказывал при любой возможности: лучшее, что они могут сделать, это немедленно убраться с РХ-183 и никогда больше сюда не возвращаться.
— Где Дугин? — спросил Майский.
Техник внес изменения в программу, выведенную на экран, оставив только новая схема проходки Лабиринта, на которой ярко-оранжевыми точками были обозначены местоположения исследователей, который сейчас находились в проходах.
— Вот он, — техник указал световым пером на точку, помеченную цифрой четыре. — Возвращается. Будет здесь минут через пять-семь.
Майский коротко кивнул.
— Есть результаты по запуску в Лабиринт автоматических курсопрокладчиков?
— Неутешительные, — техник вновь сменил картинку на экране.
Глядя на то, как мучается перед экраном Майский, вытягивая шею и балансируя на кончиках носков, он хотел было предложить шефу встать на металлический поддон, задвинутый под стеллаж, но, подумав, решил, что тот не только не оценит заботы, но еще и, чего доброго, взорвется, как переспевший помидор, ударившийся о бетонную стену.
— Два курсопрокладчика пропали бесследно, — приступил к объяснениям техник. — Один спустя восемь минут после начала работы, другой — через двадцать две минуты. Третий остановился, — техник указал световым пером на черный крестик на схеме, — и не реагирует ни на какие команды. С четвертым случилось и вовсе что-то странное. Вот он, — техник указал на еще один черный крестик, прыгающий, как кузнечик, из стороны в сторону в пределах квадрата со сторонами длиною примерно в сантиметр. — Связь с ним устойчивая, но непонятно, каким образом он оказался заперт в крошечной камере, о существовании которой мы даже не подозревали до тех пор, пока не понял, что не можем вывести из нее курсопрокладчик.
Майский хмыкнул как-то очень уж неопределенно и посмотрел на техника так, словно подозревал его в саботаже.
— Начальных хода три, почему же вы использовали четыре курсопрокладчика?
— Четвертый был запущен во второй проход после того, как вышел из строя первый автомат.
— Приготовьте еще три курсопрокладчика, — распорядился Майский. — Запуск завтра утром, в девять ноль-ноль.
— Понятно, — техник сделал пометку в своем электронном блокноте. — Программу оставить прежнюю?
— Да, — кивнул Майский. — Поиск ближайшего выхода из Лабиринта.
Наклонив голову, Майский прислушался. Из первого прохода доносились приглушенные звуки, похожие на фальшивое пение.
— Дугин, — улыбнулся техник.
Пение сделалось громче. Примерно через полминуты из прохода появился человек, одетый в стандартную голубую униформу исследовательской группы. Внешность его совершенно не соответствовала классическому типу научного работника: на вид ему было около сорока, он был высок, широк в плечах, лицо у него было круглым, с тяжелой нижней челюстью и выступающими скулами, черные волосы без малейших признаков седины, были коротко острижены и топорщились на затылке ежиком.
Привычным движением отстегнув закрепленный на вертикальной стойке карабин с тонким пластиковым тросом, уходящим в закрытую пластиковым кожухом катушку, висевшую у него на поясе, Дугин широко улыбнулся всем присутствующим и, обратив особое внимание на Майского, широко раскинул руки в стороны, так, словно собираясь заключить профессора в объятия.
— Порядок, Антон, — громогласно провозгласил он. — Скоро мы начнем получать ответы на наши вопросы.
Наверное, только тренированные десантники не вздрогнули, когда звуки зычного голоса, отразившись от стен, раскатились по замкнутому пространству площадки.
Дугин познакомился с Майским на корабле, доставившем экспедицию на РХ-183. Они не то чтобы сразу же поладили друг с другом, но сумели быстро найти общий язык, поскольку каждый не просто являлся признанным специалистом в своей области, но был еще и подлинным фанатиком, способным за работой забыть обо всем на свете. К тому же, Дугин был одним из немногих, кто сам подал заявку на участие в экспедиции и сумел убедить авторитетную комиссию в том, что он для нее сущая находка. Возможно, все дело было в том что, осваивая нейропрограммирование, — занятие, которое было по силам лишь очень немногим людям со сверхустойчивой психикой, — он заодно получил еще и диплом психолога. И он был уверен в том, что именно сочетание двух этих специальностей позволит разобраться в том, что же представляет собой Лабиринт: сложную самопрограммирующуюся систему или же просто автомат, задача которого сводилась к выполнению ряда простейших функций, смысл которых для людей оставался непонятным.
На «ты» Дугин обращался к Майскому вовсе не для того, что подчеркнуть свои особые отношения с руководителем исследовательской группы, — он обращался так ко всем, кого знал. И самым удивительным было то, что Дугинское «тыканье» никому не казалось хамством.
— Ты что-то уж очень весел сегодня, — Майский окинул Дугина оценивающим взглядом. — Выложишь все сам, или придется тебя пытать?
Широкое лицо Дугина расплылась в счастливой и вполне самодовольной улыбке.
— Помнишь тот раздел в отчете Кийска, где речь идет о месте, которое он называет локусом? — Дугин подошел к Майскому и, положив локоть на металлическую перекладину стойки, отчего все приборы принялись лихорадочно мигать, посмотрел на шефа сверху вниз. — Кийск еще утверждает, что через локус можно в какой-то степени воздействовать на работу Лабиринт.
— Ты нашел локус?!
Майский уже понимал, что Дугин не зря завел разговор о локусе, но при этом все еще боялся поверить в такую удачу.
— Ага, — изображая смущение, Дугин потупился и ковырнул носком спортивных тапочек пол.