Удивительно, как внезапно и просто порой меняется наше сознание. Для этого не всегда нужно проходить через катарсис, зачастую все решает мысль, возникшая в голове по стечении обстоятельств. Я вспомнил один из тех дней, когда мое понимание мира расширилось одномоментно. В этот день не происходило ничего необычного, я просто шел по городской площади по своим делам. Я проходил мимо молодых людей, которые очень живо обсуждали какую-то важную для них проблему. Я не прислушивался к их разговору, но проблематика была мне ясна, там было что-то про притеснение городским правительством малого бизнеса. В целом, о чем они говорили, не имело значения, главное то, что я задумался об услышанном, развил это в своей голове и проникся проблемой. Затем я начал слушать, что говорят другие прохожие, я смотрел на лица тех, кто шел молча, и пытался понять их настроение. У каждого была своя жизнь, свои проблемы, идеи и воспоминания, одним словом, свой мир. Каждый мир пересекается с сотнями других миров, а их объединение образует невероятное по мощности информационное поле человечества, и мой мир — лишь крохотная крупица этого многообразия. Но как только я осознал это, как только ощутил себя частью необъятного информационного пространства, я как будто разросся — вырос не над ним, но внутри него; горизонты исчезли, и из крохотной части я моментально стал целым — я как будто стал всем. Когда мысли и проблемы всех людей на планете вдруг стали моими собственными, я понял, что достиг нового уровня в понимании мира. С этого момента я думал лишь о том, как сделать мою субъективную вездесущность объективной. Я развивал эту мысль весь день, пока не пришел к идее пси-вируса.
После столь длительного и интенсивного погружения в память Феликса я все же смог остановиться и сделать передышку. Я сделал то, что еще минуту назад мне казалось невозможным — поднял голову. Так я понял, что лежу на носилках в большой военной палатке. Рядом со мной было еще четверо носилок, они были пусты. Видимо, остальные усыпленные уже пришли в себя.
— Артур, порядок? — Вдруг прозвучал басистый голос у меня над головой. Это был здоровяк, рядом с ним был еще один, теперь знакомый мне экземпляр Феликса. — Ты в норме?
— Да…, Володя. — Я вдруг вспомнил его имя. — Я в порядке.
Я подождал, когда он уйдет, и начал потихоньку подниматься. Это было непросто, голова набирала вес, стоило мне чуть приподняться. Когда я вышел из палатки, все вокруг выглядело так, будто это был другой день и совершенно другое место. Дождь прекратился, поляна мокрых сорняков золотилась в свете летнего солнца; вышки и кабины были пусты, последний военный расчет провожал граждан за ворота фабрики. Все это походило на завершение грандиозной операции, оружие и противогазы раскладывали по фургонам, офицеры и солдаты с чувством выполненного долга размещались по грузовикам и транспортёрам. Я медленно шел мимо них, вслед за толпой, искоса поглядывая на окружающих. Я чувствовал себя словно внутри невидимого кокона, я был их главным врагом, из-за которого и устроили весь этот театр, но никто не обращал на меня ни малейшего внимания; это было ни с чем не сравнимым ощущением, которое прежде я мог испытать, разве что, во сне.
Выйдя за ограду, я направился туда, где было меньше всего людей, на каждом повороте я выбирал наиболее тихий и безлюдный путь. Так я оказался на узкой улице со старыми кирпичными зданиями, где граница солнечного света была высоко над головой. Я сразу вспомнил это место, но пока не мог разобрать, кому принадлежало это воспоминание — Андрею, Артуру или Феликсу. Я понял, что должен продолжать вспоминать. Вынужденная часть слияния была закончена, но мне хотелось дойти до конца — извлечь максимум информации из подкорки Феликса и полностью разделить его и мою память. Так я начал вспоминать работу в НИИ: вспомнил опыты над гриппом, вспомнил институтскую столовую, Нину и Льва Петровича. И тут началось нечто, разрывающее мозг — нечто еще более невероятное, чем восстановление памяти двух жизней одновременно. Я увидел себя глазами Феликса. Предприимчивый, любознательный и педантичный — с его энтузиазмом, я, наконец, смогу расслабиться на работе и заняться своими исследованиями. Мастер своего дела, настоящий профессионал, я восхищен его опытом и гениальностью. Я видел Феликса и тут же видел себя его глазами, это было все равно что стоять меж двух зеркал — бесконечная парная рекурсия. Из-за нее некоторые воспоминания становились безвыходными кругами самонаблюдения. Один из них внезапно оборвался, когда я едва не столкнулся с мотоциклистом. Он обложил меня гневным матом, но я был ему благодарен, за то что он вытащил меня из этого круга. Я продолжал медленно идти по безлюдной улице и всеми силами старался больше не спускаться в дебри воспоминаний — я был уверен, что вспомнил все, что мог, и дальнейшие копания только попусту перегреют мой мозг.
Я бродил по городу до позднего вечера, свыкаясь со своим новым состоянием. Воспоминания, меж тем, продолжали приходить мелкими порциями. Большинство из них были свежими, малозначимыми и безобидными. Так я вспомнил, что накануне поругался с мамой. Точнее, это она отругала меня за то, что я не пришел домой ночевать, даже не предупредив. Я же в ответ на упреки ушел, не сказав ни слова. Конечно, это сделал не я, и не Артур, это сделал Феликс, но чувство вины за этот проступок досталось мне. Вспомнив об этом, я решил как можно скорее добраться до дома.
У Артура меня встретила тишина, свет был выключен во всей квартире, но я знал, что мама здесь, что она ждет и переживает, на этот раз еще сильнее обычного. Поразительно, что я чувствовал это и точно так же искренне переживал за нее. Не знаю, было ли это мое собственное сочувствие к больной, пожилой женщине или чувства Артура передались мне вместе с его памятью. Если верным был второй вариант, то Феликс должен был так же испытать все эти волнения. В этом случае, он был еще большим эгоистом, чем я о нем думал, ведь он ни капли не беспокоился на этот счет. Тогда я окончательно понял: Феликс действительно может завершить свой план и стать всем на планете; мало того, он единственный, кто на это способен, любой другой остановился бы, поняв, как тяжело примерять на себя чужую судьбу.
Я помирился с мамой — побежал в магазин и вернулся с цветами и коробкой конфет. Она была в шоке, еще большем, чем во время ссоры — Артур никогда не делал ничего подобного. Удивительно, но от этой маленькой победы мне стало заметно легче на душе. Я обрел уверенность, которая была мне так нужна в предстоящем деле, меня ждал первый рабочий день в корпорации зла.