Немного выждав, он уже расчётливо сделал вторую затяжку.
— Три недели, гришь, — Полоша покрутил головой, — я б столько не вытерпел.
— И что бы сделал? — с интересом спросил Гаор.
Интересно, в самом деле, какие здесь порядки. На фронте сигаретами делились, считать и отдавать потом, как долг, между своими было не принято.
— Попросил бы, — пожал плечами Полоша, — дали б затянуться. А ты гордый. Будто брезгуешь.
Гаор негромко засмеялся.
— Я просто порядков не знаю, а нарываться не хочу.
— Паря, — спросил его ещё кто-то, — а ты чо, прямо с фронта и сюда попал?
— Да вы что? — удивился Гаор. — Война два года как кончилась.
— А нам это по хрену, — сказал спросивший.
И Гаор был вынужден признать: в самом деле, идёт там где-то война или кончилась — здесь уже неважно.
— Ну, так чо, ты где ж был, раз уж не на фронте?
— Работал, — пожал плечами Гаор. — Ветеранская пенсия маленькая, на неё не проживёшь.
Он не знал, насколько поняли его слушатели, знают ли они, что это такое — ветеранская пенсия, но слушали его явно сочувственно, и он продолжил.
— Вагоны грузил, машину водил, да за любую подработку брался.
О газете Гаор твердо решил до последнего не говорить. Седой — другое дело, тот понял, а здесь — точно слишком много объяснять придётся, и ненароком дойдёт до надзирателей, тоже неизвестно как обернётся. Вот растрепал он о фронте и получил сразу. Но фронт указан в его карте, а газета нет, этого и надо держаться. Но спрашивали его о другом, вернее, вели к другому.
— А этот, что метелил тебя, он тоже… ветеран?
Гаор понял, но ответил спокойно и будто небрежно.
— Палач он везде палач.
— Тебя в надзиратели звали? — спросили его уже впрямую.
— Нет, — так же прямо ответил Гаор.
— А позвали бы?
— Не пошёл бы.
— Чего так? Ты ж…
— Кто я? — перебил настырного Гаор, не дав ему произнести то, на что, как легко догадаться, придётся отвечать ударом.
Остальные негромко засмеялись.
— Что Булдырь?
— Получил?
— Не, ща получит!
— Ну, давай. Кишка тонка Рыжего поддеть?
Булдырь курил быстрыми затяжками, глядя в упор на Гаора и явно решая, вести дело на драку или нет. Гаор спокойно ждал, надеясь, что ему дадут докурить. Он чувствовал, что отношение к нему изменилось и если он врежет приставале, то того не поддержат.
— Эй, хватит сидеть вам, куряки, — подбежала к ним маленькая, чуть больше Матуни женщина, — айда в горелки.
— Каки горелки осенью?! — возмутился Полоша, но загасил окурок и, бережно спрятав его в карман, встал, — вот я тебя, чтоб не путала!
Женщина, взвизгнув, метнулась от него, Полоша сделал вид, что не успел ухватить её за куртку, рванул следом, и они сразу затерялись в толпе. Остальные засмеялись.
— А чо, айда, мужики.
— Успеем и насидеться, и належаться.
— И то, бабёнкам вон и поиграть не с кем, молодняк один!
Что такое горелки, Гаор не знал, но о смысле происходящего догадался легко. Перемена — она перемена и есть. Где ещё и поиграть, и побегать? Но у него ещё на две хорошие затяжки хватит, и он остался сидеть, когда остальные уже ушли. Перед ним крутилась весёлая и вроде совсем уж беззаботная толпа, в которой только по росту, да ещё голосу можно было отличить мужчину от женщины. Гаор уже давно заметил, что одеты все здесь одинаково: штаны, рубашки, комбезы, ботинки, у женщин только волосы длиннее, и они их по-всякому закручивают на макушке, оставляя лоб и шею открытыми. Но почему так? То ли принято так, то ли хозяин женщинам отдельной одежды не даёт, он не знал, а спросить — не знал у кого, и не обидит ли этим вопросом.
Неподалёку от него остановились две, судя по росту, девчонки, как и все, в куртках с капюшонами поверх комбинезонов и, глядя на него в упор, звонко полупрокричали-полупропели.
— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!
Гаор не понял ни слова и даже не был уверен, что сказанное относится к нему, и потому продолжал сидеть, приступив к последней, чтоб уж до конца, затяжке.
Девчонки переглянулись и повторили. С тем же результатом. Девчонки снова переглянулись.
— А ты чего за нами не гонишься? — спросила одна.
— А должен? — ответил вопросом Гаор, медленно, с сожалением, выпуская дым.
— Мы тебя дразним, дразним, а ты ни с места.
Гаор оглядел докуренный до губ остаток сигареты, убедился, что ничего уже из него не выжмет, и погасил, сдавив пальцами и растерев в пыль, которую уронил, вставая, себе под ноги.
— А когда поймаю, что делать? — на всякий случай уточнил он.