Зубачева Татьяна Николаевна
Мир Гаора
СОН ДЕВЯТЫЙ
…надо твёрдо помнить, что именно надо забыть…
Успокоительно потрескивают поленья в камине, на стёклах книжных шкафов багровые, но совсем не страшные, а даже уютные отблески живого огня, где-то далеко звучат голоса, и тоже спокойные, обыденные, домашние. Он дома, его дом — его крепость, родовое гнездо, крепкая, не богатая, а именно крепкая усадьба, всё хорошо… Всё хорошо, что хорошо кончается, и хотя, если честно, до конца этой дикой истории ещё далеко, но уже ясно, что самое страшное позади. Да, не победа, но и не поражение. Его армия не отступила, а осталась на завоёванных ранее рубежах с минимальными потерями и в глубокой обороне… Чёрт, тридцать две тысячи, конечно, сумма весьма солидная, в доме сотки медной не осталось, в буквальном смысле, но… Кладовки и погреба полны, дворовые службы в порядке, скот здоров, рабы сильны и умелы, дети здоровы и даже, спасибо Огню, не простудились, жена и он сам… в порядке. Да, он в полном порядке.
Корранту было стыдно и неловко вспоминать, какую безобразную истерику он устроил. Но… ну, сорвался, слетел с катушек, что уж тут, самому себе можно не врать, и если бы не Нянька…
Прибежав на его крик, она сразу, он даже удивиться этому не успел, как говорится, «овладела ситуацией» и стала распоряжаться. Прибежали Милуша с Белёной, стали его обнимать, гладить и успокаивать, с ласковой настойчивостью уводя в дом. Мужики унесли Рыжего на кухню. Сивко и Лузга разметали двор и дорогу за воротами, уничтожая следы колёс странной машины, посыпали разметённое солью и снова разметали, «Чтоб нелюдь дороги обратной не нашла», — мимоходом кто-то объяснил ему. Милуша и Белёна завели его в спальню, раздели, уложили и заставили если не забыть, то хотя бы на время отключиться. А что и как было в это время на кухне… нетрудно представить.
Сбросив первое напряжение, он встал, накинул халат и пошёл на рабскую половину. От него шарахнулись, освобождая проход. Рыжий уже лежал в повалуше, одетый в полотнянку — рубаху и штаны из грубого поселкового полотна. И он, вспомнив, что так в посёлках одевают мёртвых, нахмурился. Рыжий был ещё жив, с трудом, но прощупывался слабый редкий пульс, слегка запотевало поднесённое к губам зеркальце, но… труп трупом. Он стоял и смотрел на неподвижное строго спокойное, как у мертвеца, лицо и старался подавить снова поднимающуюся из глубины нерассуждающую ярость, когда подошёл и встал рядом Джадд. Он покосился на него, и Джадд спокойными уверенными движениями задрал на Рыжем рубаху, спустил до колен штаны и показал ему шрамы, ранки и пятнышки ожогов, приговаривая: «Собаки… ток давно… ток вчера…», — и напоследок, уже оправив на Рыжем одежду, последние два ожога: на висках, кивнул и ушёл. А он… последним усилием, чтобы не сорваться в таком же, как у деда, припадке неукротимой ярости — тот из-за разорившего семью карточного проигрыша убил своих рабов: камердинера, горничную и няньку младшего сына, а самого малыша покалечил, выбросив из кроватки в окно — заставил себя отвернуться и уйти. И в коридоре его опять нагнали Милуша с Белёной и увели в спальню.
А потом… он уже совсем успокоился и лежал, отдыхая, когда распахнулась дверь и в спальню вошла Нянька. Лежавшая рядом с ним Милуша — Белёну он отправил за квасом, пересохло горло — ойкнула и спрятала голову под подушку.
— Нянька, — укоризненно сказал он. — Стучаться надо.
— А то я не знаю, какое оно у тебя, — отмахнулась Нянька. — Вставай и в кабинет иди. Поговорить надо, — и не давая ему опомниться, велела Милуше: — А ты убери здесь.
— Ступай, Нянька, — прибавил он строгости. Но Няньке явно было не до соблюдения формальностей.
— И не копайся, — приказала она, выходя из спальни.
Он покосился на Милушу: не вздумала бы та фыркать и посмеиваться, но Милуша лежала неподвижно, всей позой и даже выпяченной попкой демонстрируя полную покорность, и он уже совсем, ну, почти совсем спокойно встал, надел халат и пошёл в кабинет.
Нянька ждала его, стоя посередине. Высокая, прямая, руки спрятаны под накинутый на плечи платок.
— Ну? — спросил он, проходя к столу, на котором так и остались лежать купчая, карта Рыжего и квитанция об уплате налога. — Что скажешь? Вызывать машину, или пусть он до завтра полежит, чтоб вы его отвыть и обмыть успели.
— Он живой, — разжала губы Нянька. — Нужон он тебе?
— Я за него тридцать две тысячи отдал, сотки медной не осталось. — Он заставил себя усмехнуться, — машину в долг вызывать придётся.
— Тады лечить его надо.