— Как так у тебя получилось с музыкой? — спросил Натан. — Просто в голове не укладывается, что аж сама мифический Хранитель — пианистка.
— А то, что я была просто девчонкой, тоже не укладывается?
— «Просто девчонкой»?
— Ну, почти…
Калифа подошла, прикоснулась к клавишам. Но после этого сжала пальцы.
— Я разъезжала с группой, пока искала тебя, — заговорила она. — Уже после твоего исчезновения семь лет назад. Поскольку могу видеть души, я надеялась в путешествиях или на концертах хотя бы случайно распознать тебя.
— И всё? — не поверил Натан.
Калифа посмотрела ему прямо в глаза, но почти сразу же опустила взгляд.
— Нет… — признала она. — Я полюбила музыку из-за Катарины… Мы жили порознь: она — в Империи, а я — среди Визамских гор, в Скрытой долине. Когда Катарина приезжала, она постоянно играла на флейте. А мой слух, — Калифа легонько дёрнула ухом и прикоснулась к его кончику, — оказался ещё и музыкальным. То, что играла сестра, меня увлекло. Затем я узнала, что она владеет далеко не одним инструментом.
— Не жалеешь, что ушла из группы?
— Я‑а… пока не поняла. Но выбора уже не было. — Калифа вновь подняла прямой взгляд. — К тому же, я могла… Нет, я должна была уйти ещё год назад — после того, как нашла тебя.
— Год… — задумчиво повторил Натан. — Почему ты молчала всё это время?
— Наблюдала. Я пыталась понять, кому именно отдала последнего дракона, стоило ли это делать? Знаешь, твоя работа на ариманских шпионов, порой довольно жёсткая и даже кровавая, не раз заставляла задуматься об этом.
Натан невесело усмехнулся.
— Жалеешь?
— У меня был целый год, даже больше, чтобы забрать Ишизара и найти другого. Хотя бы среди рыцарей. Полноценных. — Губы Калифы кольнули улыбкой. — Я же не сделала этого?
Натан лишь хмыкнул.
Отвернувшись, Калифа вновь пригляделась к окнам.
— Как вообще Ишизар оказался у меня? — спросил Натан.
— Ты‑ы… совсем ничего не помнишь?..
— Только смутные образы, больше ничего.
Калифа помедлила с ответом.
— Ты был ранен, заражён скверной… — наконец произнесла она. — Если бы не Ишизар, ты бы сгинул.
— Почему ничего не сказала?! — выпалил Натан.
— Чтобы ты заявил, что обязан мне жизнью? Вот уж нет!
Натан отошёл в сторону. Он бросал взгляд то на окна, то на входные двери на первом ярусе. Слишком много новых мыслей блуждало в голове…
Обернувшись, Натан заметил, что Калифа пальцами будто бы непроизвольно тянется к клавишам инструмента. Он выдохнул… Удивляясь самому себе, качнул головой и вернулся к подруге, встал со стороны торца пианино и спросил:
— Сыграешь?
— В смысле?.. — оторопела Калифа.
— Что-нибудь из вашего. Сыграй.
Натан понимал, насколько странно это звучало от него, но добавил:
— Я же был на вашем концерте, когда ты ушла из «Просвещённых». Вы играли… очень хорошо.
Что-то в глазах Калифы едва уловимо изменилось.
— Никогда бы не подумала… — выдохнула она и, подвинув стул к пианино, села. А когда проверила настройку инструмента, уточнила: — Что сыграть?
— Не знаю. Что угодно.
Натан практически почувствовал, как по нему скользнул неуверенный взгляд. Пальцы Калифы замерли над клавишами… Но затем она заиграла. Поначалу случайно клацала когтями, однако после, словно сбросив странное, непонятное даже ей самой оцепенение, наловчилась.
Холл наполнили звуки пианино: мелодичные, переливающиеся переборы, в которых звучал то лёгкий звон колокольчика, то непомерная тяжесть… Их сменяли энергичные громкие аккорды, чуть ли не вторящие грому снаружи.
Натан облокотился на пианино. Он не отрывал взгляда от подруги: от игры длинных тонких пальцев, от плавных, будто бы перетекающих изящных движений всего тела, которые иногда вдруг становились резкими и интенсивными… Но не менее завораживающими.
Сейчас Калифа жила музыкой.
Когда она закончила играть, Натан тихо похлопал.
— Что это было? — спросил он.
— Ты просил сыграть что угодно.
— Сначала оно напомнило «Просвещённых». Но только сначала.
Как и раньше, избегая прямого зрительного контакта, Калифа призналась:
— Я помогала с написанием музыки для «Просвещённых». Но эту… написала сама. Даже набросала текст. Мы не успели заняться песней как следует.
— Споёшь?
— Я?! Нет! Только не с моим голосом. — Калифа усмехнулась, однако Натану послышалась горечь. — Это у Катарины голос и глубокий, и музыкальный… Даже оперный. А я могу только похрипывать.