— Что? — откликается Гарп. — Нельзя. Когда?
— Ты опять уткнулся в телефонный справочник?
Данкен знал: разговаривать сейчас с отцом бесполезно, все равно что будить его среди ночи. Гарп читал телефонный справочник ради имен. Он черпал оттуда имена персонажей: чуть работа застопорится, берет справочник и выискивает новые имена; пока не закончит роман, Гарп десяток раз изменит имя героя. Во время поездок, остановившись в мотеле, он первым делом хватал телефонный справочник и обычно прикарманивал его.
— Пап? — опять зовет Данкен, решив, что отец, начитавшись имен и зажив чужой жизнью, опять впал в телефонный транс. Гарп и в самом деле запамятовал, по какой причине взял справочник, начисто позабыв о брусках; его сейчас волновал беспримерный снобизм М. Неффа и еще одно — не выйдет ли из него самого консультанта по вопросам семьи и брака.
— Папа! — упрямо зовет Данкен. — Если не позвонить Ральфу до ужина, его мать не позволит мне ночевать у них.
— Ральфу? — спрашивает Гарп. — При чем здесь Ральф? Здесь его нет!
Данкен выставил вперед узкий подбородок и выкатил глаза. Точь-в-точь Хелен в подобных ситуациях. И еще у Данкена такая же красивая шея.
— Конечно нет, он у себя дома. А я пока у себя, — терпеливо объяснил отцу Данкен. — Я хочу сегодня ночевать у них.
— А как же завтра в школу?
— Черт возьми, сегодня пятница! — восклицает Данкен.
— Не выражайся! — говорит Гарп. — Вот мама вернется с работы, попросишь разрешения у нее.
Гарп явно тянул время. Ему не по душе Ральф, хуже того, он боится отпускать Данкена к Ральфу на ночь, хотя сын уже не раз ночевал у приятеля.
Ральф был старше Данкена, и Гарп с подозрением относился и к нему и к его матери; она имела обыкновение уходить вечером из дому, оставляя мальчишек одних. (Данкен сам это говорил.) Хелен однажды назвала ее «гулящей»: слово это интриговало Гарпа, внешний вид таких особ привлекал его. Отец Ральфа не жил с ними, и статус одинокой женщины добавлял привлекательности матери школьного приятеля Данкена.
— Я не могу ее ждать. Мать Ральфа сказала, ей нужно знать до ужина, приду я или нет.
Ужин обычно готовил Гарп, и напоминание о нем наконец-то оторвало его от справочника. Интересно, который теперь час? Появление Данкена не вносило ясности: он мог прийти из школы и в два и в пять.
— А почему бы Ральфа не пригласить к нам? Пусть ночует.
Обычная тактика: Ральф с удовольствием ночевал у них, избавив Гарпа от тревоги за сына, которому, по его мнению, грозили всякие опасности в доме легкомысленной миссис Ральф (фамилию Ральфа он, как ни старался, запомнить не мог).
— Ральф и так всегда у нас ночует, — канючил Данкен. — Я хочу сегодня пойти к ним.
К чему бы это, пытается угадать Гарп. Неужели, чтобы пить, курить «травку», мучить кошек и подглядывать, как эта неряха, миссис Ральф, предается любовным утехам с кем-нибудь из своих дружков? Но Данкену уже десять, и рассудительности и осторожности ему не занимать. Скорей всего, ребятам просто нравится быть в доме одним.
— А что, если позвонить миссис Ральф и спросить, нельзя ли подождать, пока придет мама? Если она отпустит, иди пожалуйста, — предлагает Гарп.
— Господи! — стонет Данкен. — Да мама наверняка скажет: «Я не возражаю. А как отец?» Она всегда так говорит.
«Вот умник!» — думает Гарп. Сын загнал его в угол. Не может же он в самом деле взять и сказать, что боится, вдруг миссис Ральф погубит их своей легкомысленностью: заснет с горящей сигаретой, вспыхнут волосы, глядишь, и до пожара недалеко.
— О'кей, иди, — кисло соглашается он. Гарп даже не знает, курит ли мать Ральфа. Просто ему не нравится ее вид; а Ральф был в немилости тоже по вполне невинной причине: мальчишка был немного старше Данкена, а значит, мог совратить его, научить дурным вещам.
Гарп с подозрением относился к людям, которые нравились Хелен и детям; в нем жила потребность уберечь близких от той скверны, которая мнилась ему чуть ли не в каждом встречном. Бедняжка миссис Ральф была не единственной жертвой его параноидального воображения. «Я так плохо знаю людей, — говорил себе Гарп. — Чтобы их узнать, надо ходить на службу». В те промежутки, когда не писалось, мысль о работе постоянно преследовала его.
Но беда заключалась в том, что существовало очень мало занятий, которые привлекали Гарпа, к тому же у него не было никакой специальности. Он мало что умел делать профессионально. Да, он мог писать и, когда писал, чувствовал, что у него получается великолепно. Но работать он хотел для того, чтобы побольше узнать о других людях и излечиться от подозрительности. Работа заставит его хотя бы общаться с людьми. Если же не стоять над ним с палкой, он так и будет прозябать в четырех стенах.
После школы Гарп отбросил всякую мысль о работе, чтобы свободно отдаться писательству. Теперь же ради этого самого писательства он жаждет работать. «Моему воображению не хватает людей, — размышлял Гарп. — Наверное, я всегда любил очень немногих, и потому уже несколько лет никак не могу создать вещь, которая нравилась бы мне самому».
— Я пошел! — крикнул Данкен, и Гарп тут же очнулся от своих нелегких раздумий.
Данкен надел на спину ярко-оранжевый рюкзак, к которому снизу был привязан скатанный валиком желтый спальный мешок. И рюкзак и мешок Гарп покупал сам, выбрав самые яркие цвета. Такой рюкзак и не захочешь — заметишь.
— Давай я тебя подвезу! — отозвался отец. Но Данкен опять выкатил глаза:
— Мама ведь на работе, а машина у нее.
Действительно, Гарп сконфуженно улыбнулся. И вдруг увидел в окно, что Данкен выводит велосипед.
— Может, пойдешь пешком? — крикнул он, выглянув в дверь.
— Почему? — в полном отчаянии отозвался Данкен.
Потому что вдруг тебя сшибет машина, за рулем которой пятнадцатилетний сорвиголова или пьяный, потерявший рассудок, хотел сказать Гарп, и твоя чудесная теплая грудная клетка хрустнет, как скорлупа ореха, твой дивный череп расколется, и какой-нибудь осел завернет твое теплое тельце в старый половик, как будто ты чей-то раздавленный пес, найденный в канаве. Соберутся вокруг тебя местные зеваки и начнут гадать, из какого ты дома: «По-моему, из того зеленого с белым на углу Элм-стрит». Потом кто-нибудь повезет тебя домой, позвонит и скажет мне, указав на сверток, лежащий в луже крови на заднем сиденье: «Простите, пожалуйста, — это не ваш?..» Но ничего этого Гарп не сказал, а только рукой махнул.
— Ладно, поезжай на велосипеде, Данкен. Только будь осторожен.
Он проследил, как сын пересек улицу, быстро крутя педали, проехал квартал и на повороте огляделся по сторонам. «Молодец! Не забыл просигналить рукой! Но, может, это только для моего спокойствия?!»
А чего беспокоиться? Тихий пригород уютного городка, благоустроенные зеленые участки, коттеджи на одну семью — здесь жили в основном преподаватели университета; лишь изредка встретится дом повыше — он разбит на квартиры, которые снимают студенты-выпускники. Мать Ральфа тоже, кажется, выпускница, из породы вечных студентов, живет она в коттедже, и лет ей даже больше, чем Гарпу. Ее бывший муж, преподаватель университета, учит студентов каким-то точным наукам и платит за ее обучение. Хелен слышала, что он сейчас живет со студенткой.
Вполне возможно, подумал Гарп, что миссис Ральф прекрасная женщина: у нее есть сын, и она его, несомненно, любит. Несомненно и то, что она всерьез озабочена будущим. Была бы она только повнимательней ко всему. Легкомыслие опасно, ведь все в жизни так хрупко, так легко бьется.
— Хэлло! — произнес кто-то.
Гарп оглянулся — никого уже нет, а может, и не было. Он вдруг осознал, что стоит босиком (была ранняя весна и у него озябли ноги) на тротуаре перед домом и держит в руке телефонный справочник. Он с радостью бы еще пофантазировал о М. Неффе и консультациях по вопросам семьи и брака, но было поздно, надо готовить ужин, а он сегодня даже в магазин не ходил. Слышалось гудение движков, питавших холодильные камеры супермаркета в соседнем квартале. (Из-за этого они сюда и перебрались: чтобы Гарп ходил в магазин пешком, а машиной пользовалась Хелен — ездила в университет. Да и парк поблизости, где Гарп бегал трусцой.) В дальнем конце супермаркета работали мощные вентиляторы: Гарп слышал, как они высасывают из проходов застоявшийся воздух, и различал едва ощутимые запахи еды, разносившиеся по всему кварталу. Ему это нравилось. Он был прирожденным поваром.