подвал, который он обыскал вдоль и поперек в поисках жидкости на дне брошенной бутылки, но безуспешно.
Наконец он вышел в террасные сады, продолжавшие продольную ось здания, и там поел ещё не завядшие плоды гранатовых деревьев, которые птицы не успели до конца расклевать, а потом нашёл и воду. В дальнем конце сада возвышалась каменная стена, и оттуда он снова услышал сладкий звук тихо журчащей воды.
Он напился досыта, сколько мог, а затем лёг под широкими ветвями олеандра. Теперь, увидев здание сзади, под новым углом, он заметил, что разные части дворца были построены на разных уровнях и сходились на открытой возвышенной террасе напротив него. Сон одолел его, и он проснулся только от звона какого-то колокольчика, который его встревожил. Он тут же пришёл в себя, но повода для тревоги не было: это было всего лишь стадо овец, медленно, очень медленно приближавшееся откуда-то снизу, мирно пасущееся, поднимаясь на холм, со стороны Редондо.
Он подождал некоторое время под олеандром, но стадо прошло весь этот путь без пастуха.
Солнце уже не палило, еще минута — и ближайший горный хребет затмит его свет.
Он поднялся на возвышенную террасу. Подойти к ней сбоку оказалось проще простого: задняя часть здания упиралась в скалистый обрыв. Всего несколько шагов – левой ногой здесь, правой там – и он оказался на террасе.
Широкая, просторная и открытая во всех направлениях терраса опиралась на каменные столбы. По всему её периметру шла мощная, почти полуметровой толщины, каменная балюстрада, когда-то облицованная плиткой, и в эту балюстраду с каждой из трёх сторон были врезаны скамьи. Он сел на центральную скамью, удобно расположившись, опираясь на левую руку. Перед ним простирался пейзаж в сторону Редондо.
Ленивый и спокойный пейзаж полностью заполнил панораму, простираясь до самого горизонта.
Мир столь огромных размеров просто не мог бы существовать.
Он услышал щебетание птиц и крик вожака стаи.
Перед ним, внизу, простирались невероятные просторы леса; вокруг царил бесконечный покой, над лесом простиралось огромное небо.
свод, а в ушах щебет птиц и звон колокольчиков — и все становилось тише и спокойнее.
Одна за другой птицы полетели домой в свои гнезда.
Солнце начало садиться.
На земле царил мир, и этот мир был настолько глубоким, что Педро, сидя там и размышляя о нем, вспомнил очередь у карьера, где ему, возможно, следовало бы стоять и сейчас, и это заставило его вспомнить о своей тачке и о том, как, когда ему приходилось наклоняться, чтобы ухватиться за рифленую резиновую накладку ручек, он даже сквозь рабочие перчатки узнавал свою тачку среди тысячи других.
Да, он мог бы это сделать.
Он спустился с террасы, прошел через сады к тропинке, а оттуда спустился к дому № 381 и направился в сторону Эштремоша.
И хотя солнце зашло и наступила темнота, ему всегда оставался свет, чтобы видеть, куда он ступает.
Обратный путь был короче.
GY Ö RGYFEH É R ' SHENRIK
МОЛЬН А Р
В 2002 году, в год его смерти – я уже не помню точной даты, даже месяца, но это было где-то весной, – режиссёр Дьёрдь Фехер позвонил мне из Будапешта и сказал, что у него есть проект, который он таскает с собой в багаже, кинопроект, по сути, это единственное, чем он действительно хотел заниматься в жизни, но это был очень сложный вопрос, и он предпочёл бы обсудить его лично. В последние годы я всё больше и больше к нему привязывался, и как раз в то время эта привязанность достигла пика, поэтому я был готов встретиться с ним в любое время. «Я пока не знаю, когда приеду», – сказал он. «Я дам тебе знать заранее», – а пока я посылаю тебе кассету, – «что-то вроде документального фильма», – чтобы ты имел представление, о чём речь. «Я снимал эти кадры так давно, наверное, где-то в конце шестидесятых, что я даже не уверен, было ли это на самом деле», – добавил он. Сейчас я едва могу вспомнить обстоятельства. В то время я работал оператором на государственном телевидении, нас отправили снимать судебный процесс, но всё обернулось фиаско, весь проект закрыли, и это единственная сохранившаяся копия, по чистой случайности. Но если вы посмотрите, то увидите, что там что-то есть. Возможно, изначально они планировали это для новостной программы, сюжета о суде, смонтированного, конечно, – я уже не помню. И, конечно же, они никогда ни для чего её не использовали, и никто к ней не подходил. Эта кассета – единственная сохранившаяся копия, оригинал был утерян. Так что именно на этом должен быть основан наш фильм.
Я был очень удивлён. Мы вдвоем? Снять фильм? Из всех людей он должен был знать лучше всех, как я не люблю снимать кино.