Иштван, доктор Гейм, я живу здесь, может быть, уже шесть лет, я не веду счёт, мне всё равно, сколько прошло или сколько осталось, теперь ничего не осталось, таково моё нынешнее положение, мне это совершенно ясно, какой смысл лгать себе, у меня не осталось даже одного дня: моя жизнь кончена, Конец, больше нет, но этим я не хочу сказать, что это как будто раньше у неё был какой-то смысл, потому что его не было, так же как жизнь никогда не может иметь никакого смысла, и поэтому для меня не было никакого смысла раньше, и не будет потом, и если я говорю сейчас, то в этом нет особого смысла, и это ничего не значит, я имею в виду, что дни идут один за другим, я провожу свои исследования, читаю, изучаю архивы, слушаю записи, смотрю записи, и, собственно, не так давно, когда выпал первый снег, мне даже удалось лично расспросить одного из участников, который был довольно близок к ключевому ко всему этому, и если я говорю довольно близко, я имею в виду, что я говорю о человеке, который — пусть даже в самом прозрачном смысле — был затронут этим, не замечая при этом вообще ничего, как когда ласточка пикирует за спиной человека, и — бац! к тому времени, как человек обернулся, его уже не было, ну, что-то подобное могло случиться с неким генералом Тихамером Яси, потому что это был тот, до кого мне удалось добраться несколько недель назад, это было так легко, как детская игра, я был готов к тому, что это займет месяцы, но одного телефонного звонка было достаточно, потому что, к моему великому удивлению, он сказал: хорошо, приезжай, и я сказал себе, хорошо, тогда я поеду, и уже сидел у него в квартире, я отставной генерал, поправил он меня в шутку, когда я обратился к нему как к генералу, и мы сразу же стали обращаться друг к другу неформально, он был добросердечным, определенно дружелюбным, так что я задавался вопросом, как этот Яси стал солдатом, и я надеялся, что мое удивление не отразилось на моем лице, потому что генерал был определенно дружелюбным, прямым, добродушным и готовым помочь, добрый старый ДЯДЯ, или, скорее, ДЯДЯ ТИХИ, и именно он был ближе всех в понимании всего, что произошло с Гагариным, и поэтому я сказал ему: Господин генерал, не приходит ли вам в голову, что мы почти ничего не знаем о том периоде жизни Гагарина после его единственного полета в космос, а затем его кругосветного путешествия, мы ничего не знаем о том, что произошло с ним после его великого триумфального путешествия
— конечно, мы знаем, он стал директором учебного центра в Звездном городке, — резко ответил он с некоторым видимым замешательством, — но ответ пришел слишком быстро, слишком механически, и это почти заставило меня заметить, что в его ответе было что-то не так, левое веко генерала немного дрожало, и по этому левому веку я сразу же
воспринял: здесь действительно есть проблема, когда я задавал ему вопрос, я в значительной степени уже знал, каким должен быть ответ, я часто такой, я перенял эту привычку из своих прежних занятий, назовем их так, занятий, я привык объяснять определенное явление таким образом, что я задавал вопрос, на который сам давал ответ с кристальной точностью, на самом деле в таких случаях я даже не задаю, я просто помогаю с вопросом, чтобы аудитория на моих прежних научно-популярных лекциях — которые раньше тяжело давали мне душу, хотя в целом теперь уже нет — поняла, о чем я говорю, и так было, когда я сидел рядом с этим добродушным солдатом, жена которого почти сразу же протянула ему поднос через тихонько приоткрывшуюся дверь, и на этом подносе все было расставлено ровно в два аккуратных параллельных ряда, с двумя рюмками «Уникума», двумя стаканами воды, двумя маленькими мисками соленых лесных орешков, и, наконец, на двух маленьких тарелочках несколько штук — без сомнения, равное количество — так называемых РОПИ, или хлебных палочек, так что перед нами были стаканы, миски, блюдо и Уникум: я думаю, — очень добродушно сказал генерал, — я думаю, что я самый старший, так что привет, давайте не будем формальны, и он уже поднял свою рюмку, и мы уже использовали неформальное обращение, ну, как вы знаете, вот что известно о Гагарине: мы знаем, что он был в Звездном городке, затем там, в конце, была та ужасная авария, ну, — сказал я в этот момент, и я попытался вернуть его к анализу начала, и это тоже удалось, но пока я слушал информацию о начале, я был занят своими мыслями, пытаясь выяснить, знал ли мой новый друг, этот дорогой ДЯДЯ ТИХИ, что-то на самом деле о том, что произошло, в конце концов, я думал, он был самым высокопоставленным комиссаром по так называемым венгерским космическим путешествиям; согретый Уникумом, я посмотрел на его милое лицо, и через некоторое время я сказал себе, нет, UNCLETIHI ничего не знает о том, что меня интересует, он ничего не знает о том, что случилось с Гагариным ПОСЛЕ - и в этот момент я не могу написать своей ручкой достаточно большими буквами это ПОСЛЕ, потому что, когда я начал все это дело, наступил момент, когда я понял, что что-то здесь не так, в течение многих дней я качал головой, я снова и снова перебирал имеющиеся у меня материалы, и стало казаться, что мы не только очень мало знаем, но, по сути, вообще ничего не знаем о Гагарине ПОСЛЕ, есть руководство тренировочной базой, затем в конце есть официальная версия аварии и бесчисленное количество неофициальных версий, другими словами чушь, догадки, сказки, о том, почему он рухнул, о том, что было