– Борька, у меня такой гемор… – вполголоса простонал он, невольно прикладывая пальцы к гудящему лбу.
– Тебе в аптеку, дружище, – без тени сочувствия отозвался тот.
– Да иди ты!.. Слыхал уже о «лесном» деле?
– Еще бы, – Борис мигом стал серьезным. – Его тебе, что ли, поручили?
– Пока да… Нашли крайнего, как обычно. Но я не за тем тебе звоню, – Владимир набрал в грудь больше воздуха. – Знаешь, кого прихлопнули?
– Давай, не томи, Вовчик.
– Доманова, – тяжело выдохнул Ларионов в трубку.
– Не может быть. Тома же вроде нет в городе?
– Хочешь подъехать, полюбоваться? Я сам его сейчас видел, лежит себе преспокойно на каталке, под простыночкой. Умиротворенный такой, мать его.. Этого сукиного сына ни с кем не спутаешь, упокой Господь, конечно, его чересчур грешную душу…
– Это очень плохие новости, – чертыхнулся Борис.
– Есть еще хуже. По ходу, пропавший Митяев камнем повис на совести Тома. Костя грохнул мужика, свистнул у него документы, но вместо того, чтобы валить прочь, пару недель таскался с ними, нацепив на свою голову темный парик. Представь, как родственники Митяева явятся на опознание, а тут… этот.
– Им уже сообщили?
– Успели.
– Вот черт… Давай, в темпе звони Леонид Петровичу, может, он чего дельного посоветует.
– Угу, – мрачно буркнул Владимир Ларионов, сбрасывая исходящий вызов и тут же набирая другой номер.
МАКСИМ ЩЁЛОКОВ
– Ну вот, приятель, теперь у нас вообще ни хрена нет, – весело доложил Макс Глебу, озабоченно щупая ладонью горячий лоб приятеля. – Мы с тобой два голых сокола. Я выложил за твою драгоценную дырявую шкуру все, что у нас было. Все, прикинь? Даже немного больше. Вместо того чтобы сдать сычам с потрохами твое дырявое брюхо…
Он осекся, запечалившись, и вновь схватился за мокрую тряпку, которой попеременно вытирал лицо чудом зацепившегося за жизнь Хаоса.
– Ты, мудила, ни слова не сказал мне про свои братания с Томом. А он, между прочим, убил нашу Ритку. И меня едва не проводил следом, помнишь, баклан? Да ни х**а ты не помнишь… – Макс закручинился, с усердием выжимая тряпку. – Но в конце концов даже он смог послужить благому делу во имя бывшей дружбы. Слушай, это же такая ирония – откинувшись, Том дал тебе шанс выжить в этой дерьмовой заварушке. А я уж дальше подхватил. Вот, зацени: те опера, которые вытащили тебя из подвала, толком твою грязную разбитую морду и не рассматривали, отпечатков там ты не оставил, щелкнуть твою рожу на камеру не успели – тебя в срочном порядке увезли еще до приезда криминалистов. А у Эдика в больничке как раз имелся бесхозный труп, который некуда было деть. Тебе еще как-то здорово повезло, что после Костика в твоей тачке остались документы какого-то вообще левого мужика, и можно было предложить сычам сказочку, типа, это Том так убого маскировался. И суровый небритый дядька, которого опера тащили из подвала, на самом деле был Костиком, только в гриме. Чтоб, значит, докУментам соответствовать. И все же провернуть такой номер стоило мне нескольких лет моей чертовски прекрасной жизни… И денег. Дааа… Об этом я тебе уже говорил.
Максим усмехнулся, изумленно качая головой, точно сам с трудом мог поверить в то, что в конце концов у них все получилось.
ВЕРА
Здесь спокойно.
Я больше не вижу других людей. В крепких стенах небольшого домика, спонтанно арендованного мной на полгода, нет никого, кроме меня. Никто не нарушает моего беспокойного уединения с равнодушной природой и самой собой. Никто не лезет в больную душу, пытаясь выскрести наружу все самые страшные воспоминания, не забытые, лишь притаившиеся глубоко внутри, но неизменно оживающие в памяти ближе к темной ночи.
Вот когда начинается ад…
Тесные стены каменного мешка, вязкая кровь, разливающаяся по бетону, оглушающая боль, насилие и темная тень в капюшоне плавно перекочевывают из прошлого сна в каждый следующий, упрямо тревожа мою расшатанную в хлам психику, наживо вскрывая едва подлатанные раны.
Я почти не сплю, чутко прислушиваясь к утробным завываниям злобного ветра за окном, бьющейся о стекло ветке раскидистого дуба, пугающему уханью ночного охотника – филина. Вздрагиваю от каждого услышанного шороха, беспокойно ворочаюсь на влажной простыни, все сильнее, до самого подбородка закутываясь в теплое клетчатое одеяло. Забываюсь поверхностным сном с урывками по полчаса, и уже рано утром сползаю с постели в совершенно разбитом состоянии, не понимая толком, кто я и зачем я. С первыми лучами солнца терзающие меня кошмары понемногу отступают, нехотя сдают уверенные позиции, и я несколько расслабляюсь, даже открываю окна в большом помещении, подолгу вдыхая в легкие живительный воздух в улицы.