От толпы стали отделяться другие люди. К Бёртону неторопливо шагала группа, состоявшая примерно из десятка мужчин и женщин. Некоторые разговаривали, а другие молчали, широко открыв глаза. Похоже, на уме у них никаких определенных намерений не было — они просто двигались, словно туча, подгоняемая ветром. Поравнявшись с Бёртоном и Монатом, люди остановились.
Замыкавший группу человек привлек особое внимание Бёртона. Монат определенно человеком не был, а этот был либо недочеловеком, либо человеком доисторическим. Ростом он был чуть выше пяти футов, приземистый и с могучими мускулами. Голова его, выступающая вперед, сидела на присогнутой, очень толстой шее. Лоб человека был низкий и скошенный, а череп узкий, удлиненной формы. Огромные надбровные дуги нависали над темно-карими глазами. Нос представлял собой мясистую нашлепку с выгнутыми дужками ноздрей, а массивные челюсти выпячивали тонкие губы. Наверное, когда-то его кожу покрывали густющие волосы, но теперь он был так же безволос, как и все остальные.
Громадные ручищи человека выглядели так, словно им под силу выжать воду из булыжника.
Он все время оглядывался, будто боялся, что кто-то крадется сзади. Когда он приближался к людям, те отшатывались.
Но вот к нему подошел мужчина и сказал получеловеку что-то по-английски. Очевидно, мужчина вовсе не ожидал, что будет понят, он просто пытался выразить дружелюбие. Голос у него оказался какой-то хрипловатый. У подошедшего — мускулистого юноши ростом футов в шесть — было красивое лицо; так решил Бёртон, когда незнакомец стоял к нему анфас, но в профиль черты его оказались до смешного резкими. Глаза у незнакомца были зеленые.
Когда он обратился к получеловеку, тот слегка подпрыгнул от неожиданности и уставился на улыбающегося юношу глубоко посаженными глазами, а потом улыбнулся, обнажив здоровенные крепкие зубы, и что-то сказал на незнакомом Бёртону языке, а потом ткнул себя в грудь пальцем и произнес слово, звучавшее как Каззинтуитруаабемсс. Позднее Бёртон узнал, что так зовут доисторического человека и значит это: Человек-Который-Сразил-Длинного-Белого-Клыка.
Кроме троглодита в группе было пятеро мужчин и четверо женщин. Двое мужчин были знакомы по земной жизни, а один из них был женат на одной из женщин. Все подошедшие оказались либо итальянцами, либо словенами, умершими в Триесте примерно в тысяча восемьсот девяностом году, но Бёртон никого из них не знал лично.
— Вы, — сказал Бёртон, указав на мужчину, который говорил по-английски, — шаг вперед. Как вас зовут?
Мужчина растерянно шагнул вперед и спросил:
— Вы англичанин, верно?
Говорил он на среднезападном диалекте американского английского, отличавшемся некоторой небрежностью. Бёртон протянул ему руку и сказал:
— Ну. Я буду Бёртон.
Молодой человек вздернул отсутствующие брови и оторопело переспросил:
— Бёртон? — Потом наклонился и уставился в лицо Бёртона. — Неужто… Быть не может…
Он выпрямился.
— Меня звать Питер Фрайгейт. Ф-Р-А-Й-Г-Е-Й-Т. — Он оглянулся и проговорил еще более напряженно: — Трудно говорить связно. Знаете, все просто в шоке. У меня такое чувство, словно я на части разрываюсь. Только… вот они мы… снова живые… снова молодые… и никакого адского пламени… то есть пока никакого вроде бы. Родился в тысяча девятьсот восемнадцатом, умер в две тысячи восьмом… из-за того, что натворил этот инопланетянин… только я на него зла не держу… он, знаете, только защищался.
Голос Фрайгейта сорвался и перешел в шепот. Он нервно усмехнулся, глядя на Моната. Бёртон спросил:
— Вам знаком этот… Монат Грраутут?
— Не то чтобы так уж знаком… — ответил Фрайгейт. — Я на него по телику насмотрелся, конечно, и начитался про него, и наслушался.
Он протянул Монату руку так, словно ждал, что ее оттолкнут, Монат улыбнулся, и они обменялись рукопожатием. Фрайгейт сказал:
— Думаю, неплохо бы нам держаться друг дружки. Нам может понадобиться защита.
— Почему? — спросил Бёртон, хотя отлично понимал почему.
— Вы же знаете, как испорчено большинство людей, — сказал Фрайгейт. — Как только они привыкнут к тому, что воскресли, они начнут драться за женщин и еду и за все, что только им понравится. И еще я думаю, что стоит подружиться с этим неандертальцем, или кто он там такой. Из него отменный боец получится.
Казз, как его стали называть потом, казалось, жутко хотел, чтобы его приняли в общество. В то же время он с крайним подозрением относился к любому, кто подходил к нему поближе.
Тут мимо прошла женщина, непрерывно бормоча по-немецки:
— Господи! Что я такого сделала, чем тебя прогневала? Мужчина, сжав кулаки и подняв руки к плечам, кричал на идише:
— Моя борода! Моя борода!
А другой мужчина тыкал пальцем в свои гениталии и бормотал по-словенски:
— Они из меня жида сделали! Жида! Как вам это? Нет, так не бывает!
Бёртон осклабился и сказал:
— Ему и в голову не приходит, что, может быть, они из него сделали магометанина, или австралийского аборигена, или древнего египтянина — все эти народы производили обрезание.
— Что он сказал? — спросил Фрайгейт. Бёртон перевел, и Фрайгейт расхохотался.
Мимо пробежала женщина, отчаянно пытаясь прикрыть руками груди и лобок. Она бормотала:
— Что подумают, что подумают? Женщина скрылась за деревьями.
Мимо прошли мужчина и женщина, громко разговаривая по-итальянски — так, словно их разделяла широкая дорога.
— Нет, мы не в раю… Знаю, о боже, знаю!.. Там был Джузеппе Зозини, а ты же знаешь, какой он страшный грешник… он должен гореть в огне ада! Знаю, знаю… он крал из сокровищницы, он шлялся по притонам, он допился до смерти… и все-таки… он здесь!.. Знаю, знаю…
Еще одна женщина промчалась мимо, крича по-немецки:
— Папочка! Папочка! Где ты? Это я, твоя любимая Хильда! Какой-то мужчина выругался, непрерывно повторяя по-венгерски:
— Я потратил всю жизнь, всю жизнь. Я все, все для них делал, а теперь…
Мужчина, размахивая перед собой металлическим цилиндром, словно кадилом, выкрикивал:
— Идите за мной в горы! Идите за мной! Я знаю истину, добрые люди! Идите за мной! Мы спасемся, припав к груди Господа!
Не верьте обману, окружающему вас, идите за мной! Я отверзну ваши очи!
Другие либо сбивчиво говорили, либо молчали, сжав губы так плотно, будто боялись, что нечаянно проговорятся.
— Должно пройти время, пока они успокоятся, — сказал Бёртон.
Он чувствовал, что и ему самому нужно время, чтобы освоиться в этом мире.
— Они могут никогда не узнать истины, — проговорил Фрайгейт.
— О чем это вы?
— Они никогда не знали Истины — Истины с большой буквы — на Земле, так как они узнают ее здесь? Почему вы думаете, что нам будет дано откровение?
Бёртон пожал плечами и ответил:
— Я так не думаю. Я думаю о том, что мы должны понять, что собой представляет место, в котором мы оказались, и как тут можно выжить. Судьба человека, который сидит сиднем, тоже с места не двигается.
Он махнул рукой в сторону реки:
— Видите эти каменные грибы? Похоже, они расставлены с промежутками в милю. Интересно, для чего они предназначены?
Монат сказал:
— Если присмотреться к ближайшему как следует, то видно, что на его поверхности — около семисот круглых вмятин. Их размер как раз соответствует размеру основания цилиндра. На самом деле на верхушке гриба стоит цилиндр. Думаю, если мы посмотрим на этот цилиндр, мы сумеем понять, для чего предназначены эти грибы. Подозреваю, что они для того тут и стоят, чтобы мы в этом разобрались.
Глава 5
К ним подошла женщина среднего роста, с прекрасной фигурой и лицом, которое было бы красиво, будь оно обрамлено волосами. Глаза у нее были большие и темные. Она и не пыталась прикрываться руками. Бёртон нисколько не волновался, глядя на нее, да и вообще на кого-либо из женщин. Для этого он был слишком обескуражен.