— А ты с ней останешься?
— Я поработаю! — веско ответил Май.
Небожитель машинально кивнул. По лицу было видно, что мысли его текут по хорошо промытому за последние дни руслу и того гляди выйдут из берегов. Оливин всё ещё пытался совместить несовместимое. Натренированное в странствиях воображение штурмовало неприступный бастион бессмысленности.
Май внимательно изучил, всё, что сделали за ночь. Результат вырисовывался обнадёживающий, но продолжали терзать сомнения. Ладно — других, но попробуй себя убеди, что запланированное воздействие не только безопасно, но и полезно. Это ведь не чаю с пряниками выпить — это обвести вокруг пальца систему, да сделать это так, чтобы она твёрдо верила в аутентичность привнесённого бреда. Допусти ошибку в расчетах — и вместо плавного изменения произойдёт резкий скачок. Здесь же не мыши живут и даже не марги — люди.
Вернулся сытый Селен и тихо устроился в углу, ушёл куда-то Оливин, забыв вернуть браслет, а Май всё раздумывал и в который раз просматривал обратные связи узлов.
Он ещё долго развлекал бы себя подобным способом, но проснулась Эса. Сладко потянувшись, она недоумённо посмотрела по сторонам.
— Ну, ты меня вымотал: я до своей постели не дошла!
Селен испуганно уставился на Мая, и демон сердито проворчал:
— Да не было ничего! И не могло быть! Как вы себе это представляете, маргово проклятье?
Судя по выражению лица Селена, представлял он себе это в деталях. Май даже не рискнул предположить, какого рода картины возникали в голове более опытного и развязного Оливина. Может быть правы амазонки, что не желают тратить время на любовь и всё, что с ней связано? Времени это отнимает — всю жизнь, а какова реальная польза? Капля экстаза в огромном ворохе чепухи. Тебе кажется, что весь в огне и теме, а годы свистят мимо, и в итоге остаются лишь синяки на морде и копоть в душе.
Мысленно отстранившись от скопившегося внутри недовольства, Май признался, что немедленно забудет высокие устремления, едва вернёт себе гендерный статус. В общем, святым реально быть лишь временно и в конкретных обстоятельствах, а значит: наплевать и забыть.
— Ну? — бодро спросила Эса. — мы уже сегодня начнём снимать обёртки с этого заигравшегося мира?
— Сомневаюсь, что мы вправе вмешиваться! — сказал Май.
— Вы, марги, всегда колеблетесь, а потом, когда делать что-то поздно, говорите, что защищали порядок.
Май хотел возразить, что развлекаются этим, в основном, небожители, но передумал: все хороши, да и скучно спорить. Интереснее что-то совершить, вот лишь бы понять, где справедливость, а так же нужна ли она и встречается ли в природе.
— Если я отниму у них честный виртуальный мир, у них останется реальный, который всегда подводит.
— Иллюзорный мир не может быть честным! — сказал Селен.
Май и Эса повернулись к нему.
— Почему? — спросил демон.
— По определению! — ответил Селен. — Иллюзия — уже есть обман, а как она выглядит — дело десятое.
— А ведь паренёк кругом прав! — одобрила Эса. — За дело, марг! Я, что напрасно изображала здесь послушную белую мышь?
Май покачал головой: опасно, так ведь риск есть всегда. Прав Селен: в ясной постановке задачи содержится половина решения. Надо рискнуть. Лучше обломать крылья в полёте, чем бессильно наблюдать, как моль ест их в шкафу.
— А поехали! — сказал демон.
— В будку? — уточнила Эса.
— Лишний труд. Система уже моя, надо дать ей возможность охотно меня же и послушаться.
Май развернул на столе компьютер. Всего несколько быстрых команд и прозвучало довольно:
— Есть!
Селен и Эса невольно повернулись к окну. Возможно, они ожидали фейерверков или взрывов, но мир снаружи ещё не понял, куда его провели и как. Он жил обычными заботами.
— Перемены совершатся постепенно, — сказал Май. — Тихо.
— Но устроит ли это нашего революционного друга Михаила Евсеевича? Как он проживёт без знамён на улицах и проверки крови на цвет?
— Кого-нибудь из нас, четверых, это волнует?
— Думаю — нет.
— Вот и пускай выкручивается сам. Я ему не обещал баррикады. Их он домыслил.
— Его иллюзия! — тихо сказал Селен.
— Именно!
Май не успел удивиться внезапной солидарности столь разношёрстной компании, как в распахнувшуюся дверь ввалился Оливин. Страж опять был избит: лицо исцарапано, волосы всклокочены, из треснувшей губы и опухшего носа обильно сочилась кровь. Одежда тоже носила следы внешнего воздействия, но менее заметные.