— После того, как погибло трое их коллег?
— Да! Полисменам трудно сразу преодолеть инертность мышления (2).
— И что же случилось дальше? — примирительно спросила Оля, передавая мне чашку с чаем.
— Дальше выяснилось, что стражи порядка испытывают некие затруднения с оружием…
Я не выдержал и прыснул:
— Только не говорите, что они отправились на операцию с одними дубинками!
— Нет-нет, они захватили с собой револьверы и дробовики, но у боевиков с конспиративной квартиры оказались маузеры, а они — если вы понимаете, о чем я — намного дальнобойнее. И в патронах они не испытывали недостатка. И в пространстве для маневра — террористы спокойно перемещались между этажами, неожиданно стреляли то со второго, то с четвертого и ранили несколько полисменов…
Вот так номер! Выходит, полиция, завершив эвакуацию жильцов, полностью освободила дом? Я уточнил, и Юстас, нисколько не смущенный, мне подтвердил: да, именно так и обстояли дела.
— Это, как минимум, странно — так облегчать преступникам возможности для обороны, — недоумевал я. — Неужели существовала полная уверенность, что боевики, обнаружив, что окружены и путей для спасения нет, решат сдаться?
— Полагаю, именно на это и был расчет, — подтвердил мои самые худшие опасения Глоссоп. — Кто же мог представить, что столкнется с фанатиками, решившими дорого продать свою жизнь⁈ На наших правоохранителей словно вылили ушат ледяной воды. Только представьте: 200 рассерженных мужчин отправились в Ист-Энд отомстить за павших товарищей, а вместо этого сами превратились в мишени. Пришлось им обратиться за помощью армии. Представляю, что было на душе у полицейских шишек — они предвкушали отличный стейк, а им подсунули остывший бифштекс!
Да уж, бандиты, которых оказалось не трое, а двое, задали жару столице. Пока шла перестрелка, на Сидни-стрит со всего Лондона стекались зеваки. Подтянулось и большое начальство — даже министр внутренних дел сэр Уинстон Черчилль.
Юстас по мере рассказа все больше и больше возбуждался.
— Должен заметить, что мистер Черчилль, хоть и высказывает часто опасные мысли, все же не тот человек, чтобы относится к нашим традициям как к отжившим пережиткам общественного уклада — он явился на Сидни-стрит в цилиндре! Правда, зрители не оценили его выход и встретили его протяжным «буууу!», а с задних рядов кричали «Да пристрелите вы его!». Какой удар по самолюбию! Наверное, он думал тогда: «ах, зачем я только вылез из утренней ванны? Чтобы терпеть насмешки толпы?». Впрочем, кто его знает. Мы были знакомы по клубу, я подошел поздороваться. И имел неосторожность сказать: «Винни! Зачем ты полез в это дело?» Он неодобрительно покачал головой и отвернулся, как если бы отныне мы встали по разные стороны баррикады. Если Черчилль встал в позу — ого! Теперь сливай воду, приятельству конец. Мрачный до чертиков, он принялся раздавать указания, размахивая руками, как пропеллером. И потребовал артиллерии! Пушек! В центре Ист-Энда! Понятно, что как только об этом стало известно, толпа за оцеплением увеличилась в разы.
(выглядывающий в цилиндре — это У. Черчилль)
Я помрачнел. Мир так велик, но, оказывается, не настолько, чтобы разминуться с террористами. Они словно поджидали меня за каждым углом — везде, куда бы я ни направил свои стопы. С души воротит от таких совпадений.
— В Москве шесть с лишним лет назад я видел как применение артиллерии на городских улицах, так и зевак на улицах во время боев полиции с революционерами. И то, и другое имело необратимые смертельные последствия. Чем же все закончилось на Сидни-стрит?
— Слава богу, обошлось без пушек. Прибывшие шотландские гвардейцы в конце концов подстрелили одного боевика, а другой, судя по всему, задохнулся от дыма, когда загорелся дом.
— Отчего возник пожар?
— Да кто его знает? Хуже другое: всех участников, за исключением погибших, оправдали и отпустили на свободу. За их освобождение развернулась настоящая кампания в прессе и на митингах.
— Если даешь приют дьяволу, рано или поздно в твоем доме запахнет серой, — намекнул я на изъяны иммиграционной политики Соединенного королевства и потворство террористам со стороны общественного мнения Англии. — Посеявший ветер, пожнет бурю.
Глоссоп оскорбился в лучших чувствах и возмущенно запыхтел.
— По мнению наших законодателей, мистер Найнс, человеческая жизнь не имеет значения по сравнению с гибелью идей и предательством английских традиций.
Я понял, что мне следует немедленно выпить большую рюмку коньяку. Мне ли не знать причины, побуждавшие англичан привечать у себя любых подонков, именующих себя революционерами! Они видели в них свое орудие для расправы над Россией, так что мало еще получили, на мой взгляд.