— Почему в разгар рабочего дня на улицах столько народу? — спросил я водителя Renault AG-1 с помощью Ольги. Она всю долгую дорогу до Франции усиленно восполняла пробелы в своем французском, зачатки которого получила в детские гимназические годы до отъезда из России, и могла худо-бедно послужить мне переводчиком.
Это было непросто — о чем-то спрашивать водителя, ведь наше такси представляло собой гибрид кузова от фиакра и шасси с открытым всем ветрам водительским креслом. Чтобы задать вопрос, Ольге пришлось высунуться из бокового окна, рискуя потерять шляпу.
— Он говорит, — сообщила мне жена, — что любовь парижанина к улице объясняется жуткой перенаселенностью доходных домов, на улице или в кафе играют в карты или шахматы, говорят о политике и доходах от русских займов или просто болтают ни о чем — лишь бы не дома. Даже в такое холодное время. В квартирах ледяная стужа, а в кафе и кабачках можно погреться.
Наша машина, подпрыгивая на выбоинах в булыжной мостовой и пугая грохотом мотора лошадей и прохожих, двигалась сквозь старые кварталы правого берега в изменчивом свете стыдливо прячущегося за тучами светила. За окном проплывали громады доходных домов, потемневшие из-за косого дождя — каждое свободное пространство их стен было оклеено множеством объявлений и реклам. Сценки парижской жизни притягивали взгляд.
Вот переулок с ушлым шарманщиком, терзающим слух жильцов буржуазного особняка в надежде, что их терпение небезгранично и они предпочтут от него откупиться.
Вот торговец каштанами со своей жаровней — одинокий и несчастный, как апостол Фома, потерявший смысл жизни после смерти Учителя.
Вот уличный торговец в фантастической наряде и каске с перьями, беспрестанно жестикулирующий руками и ожесточенно орущий:
— Даром! Продаю даром! Разве 20 сантимов за такую вещь — это не даром? Отдам без денег, если докажите, что можно найти то же самое в магазине дешевле 20 су!
Рядом с ним толпился народ, ожидая своей очереди к дантисту. Тот принимал на высоком помосте, вырывая зубы без всякой анестезии. Как ни странно, страдания его пациентов лишь привлекали новых. Очередной вырванный зуб взлетал вверх, зажатый в орудии пытки, для демонстрации удачной операции. Толпа откликалась дружным «О, ля-ля!»…
(прием уличного дантиста)
Мы миновали Сену и свернули на набережную.
— Это был Новый мост, самый старый в Париже, — хихикнула Ольга, сверяясь с мишленовским справочником — никаких ресторанов и рекламы, только полезная информация для автовладельцев.
Машина, попетляв, выехала на новенький бульвар Распай, разделенный широкой пешеходной полосой и украшенный чахлыми платанами. Справа возвышалось помпезное здание универмага «Бон Марше», а слева, словно огромный лайнер, на проезжую часть надвинулось монументальное здание отеля «Лютеция». Сходство с кораблем, несмотря на множество виноградных гроздьев с проказниками-купидонами, было настолько очевидным, что я невольно вздрогнул. Вернулись спрятанные на задворки памяти мысли о «Титанике». А ведь нам именно сюда — ещё на «Летучей» нас заверили, что именно этот новенький отель выбирают состоятельные американцы.
Нам помогли покинуть такси подбежавшие «бои» с пышными усами и проводили в зону приема гостей — в уютный открытый зал-салон с зеркальным баром, где можно перевести дух после утомительного путешествия. Парижское солнце, словно устыдившись за зимнюю лень, вдруг вспомнило о роли греть и освещать — сквозь прорехи в тучах прорвались лучи и, пройдя сквозь цветной витраж в плоском потолке в стиле ар-деко, раскрасили фойе в лиловые тона. Оля широко раскрыла глаза и с чувством произнесла:
— Уютно!
Ее замечание решило вопрос с местом проживания, растопив мои сомнения. Уютно — это было то, что нужно после относительного комфорта круизной яхты.
Вскоре нас проводили наверх. Опытный «бой» первым делом распахнул двери балкона и пригласил нас полюбоваться открывшимся видом. Под нами проплывали пыхтящие паровым двигателем трамваи, конные омнибусы и самоходные автобусы, вереница машин и фиакров, волнующийся плотный людской поток. Но взгляд приковывало иное — в сером небе гордо возвышалась ажурная конструкция Эйфелевой башни.