— Старая ведьма, — с оттенком восхищения прошептал Федор, все больше попадая под магию кабачка.
Одна из дюймовочек проводила нас к столу, заверив, что лучше места месье не найдут.
Используя смесь французских и итальянских слов Шаляпин потребовал запечатанную бутылку лучшего абсента, перфорированную ложку и «фонтан».
— Зачем нам фонтан? — спросил я, не отрывая глаз от сцены.
На ней танцевала стройная, но явно рожавшая девушка в восточном наряде, исполнявшая пародию на индийский танец, а скорее даже нечто-то вроде стриптиза. Маэстро засмотрелся и мой вопрос пропустил мимо ушей.
Когда она закончила, конферансье громко объявил:
— Поприветствуем несравненную Мату Хари!
Шаляпин вскинулся:
— Врут и не краснеют! У Маты Хари сисек нет, как у этой, плоская как доска. Она нынче в Ла Скала. Хотела ангажемент у Дягилева получить, но он ее грубо послал. Хочешь, Васька, познакомлю тебя с Дягилевым? Тебе не опасно, ты не в его вкусе, — он заливисто рассмеялся.
Кто такой Дягилев, я знал из газет, но о его наклонностях пресса не писала. Заднеприводной? Нет уж, увольте-с. Пусть он хоть трижды гений. Так и сказал Федору — прямым текстом.
— Вольному воля, — хмыкнул Шаляпин. — Я вот с двумя бабами живу, тоже не ангел. Да где эта профурсетка с абсентом?
Девушка прибежала вместе с подружкой. Водрузила на стол два бокала сложной формы с фигурной ложкой на каждом и запотевший хрустальный шар на треноге — снизу из него торчало два крана.
Шаляпин повертел в руках бутылку, удовлетворенно крякнул и передал подскочившему гарсону, чтобы открыл.
— Жуткое пойло, — прокомментировал он. — Пишут, что оно погубило Францию. А мне нравится.
У меня было что сказать по этому поводу. В будущем найдутся умники, доказавшие, что запрет абсента был основан на неверных медицинских экспериментах, и напиток вернется в бары, хоть и лишившись былой популярности. Даже в мой родной Урюпинск.
— Ты правильно сделал, что бутылку заказал. Абсент не более вреден, чем анисовая водка. Мир не он губит, а его фальсификат, а и не он виновен в алкоголизме французов, а их пристрастие к крепким напиткам в ущерб вину.
— Подделки? — догадался Федор, о чем я сказал. — Ну, что ж, приступим…
Он махнул официанту, но тот передал бразды правления дюймовочкам. Девушки захлопотали: одна водрузила кусочки сахара на специальные ложки, другая стала поливать их абсентом, наполняя сосуды изумрудной жидкостью. Разлила четко по линии, разделяющей два полушария, маленького и большого, из которых состоял бокал. Я ждал, что вспыхнет спичка, загорится сахар, распространяя аромат жженой карамели. Но нет, бокалы были установлены под краниками — из них медленно стала капать ледяная вода, постепенно меняя цвет напитка на желто-белый. Запах разнотравья прорвался сквозь анис, забивавший весь букет.
— Ну, вздрогнем, брат? — предложил Шаляпин, когда абсент был разбавлен в пропорции один к четырем.
— Вздрогнем! — согласился я.
И мы вздрогнули. И не один раз. Под бодрые куплеты со сцены, которых мы не понимали, но которые вызывали пароксизмы хохота у зрителей.
Когда бутылка опустела наполовину, маэстро потянуло поплакаться в жилетку.
— Жизнь я, Васька, прожил суровую. Христарадничал, чуть не помер от голода в Тифлисе, в этом гастрономическом раю, скитался по свету, бродяги меня признали своим. На всю жизнь за мной закрепилось амплуа хулигана, дебошира и хама, несмотря на мировой успех…
Конферансье не дал ему продолжить:
— Мадам и месье! Только сегодня и только у нас! Знаменитый танец-апаш, который стал столь популярен, что включен в культурную программу посещения Парижа русскими герцогами!
— Это они так наших великих князей из дома Романовых называют, — пояснил мне Шаляпин. — Погоди-ка! Я не ослышался? Снова апаши? Танец подонков? Совсем сдурели? Этак у нас в моду войдет танец питерских хулиганов! Знаком с такими?
— Было дело, — признался я. — Наваляли мне как-то раз.
Свет в зале приглушили. На сцене появились двое — мужчина в знакомом наряде, изображавший сутенера, и женщина, отыгрывавшая роль проститутки. Партнер принялся всячески издеваться над своей дамой — давал ей пощечины, таскал за волосы, подбрасывал в воздух как куклу, угрожал ей ножом…
— Удивительно, — вдруг вырвалось у Шаляпина. — При всей мерзкой грубости я не чувствую ни капли вульгарности. Все естественно — буря низменных страстей.
Сперва шокированный и выведенный из себя этим примитивом, я взглянул на творившееся на сцене другими глазами. И мне открылось неожиданное: многие па напоминали фигуры рок-н-ролла, а верчение мужчиной женщины в воздухе — танцы на льду! Но только не финал: «сутенер» резко бросил «проститутку» на пол, и она, пролетев несколько метров, распласталась на сцене, то ли имитируя, то ли действительно потеряв сознание.